Prai'ns - По Соображениям Совести

Поныне он более никогда не узнавал себя в задержки в постели. Любой сторонний наблюдатель с легкостью признал бы его трудолюбивым и мудрым, но тот, что оказался бы способен заглянуть в его душу, наверняка, предпочитали бы отказаться от любых комментариев. Теперь каждый раз, когда он закрывал глаза, он видел только одно. Адское пламя. Нефритовые оболочки. Пороховые заговоры. Может быть, наверное, уже давно их не видел. Даже не смотрел в их сторону. Они сами приходили к нему. Преследовали, куда бы он ни смотрел. Мучали его, пытали, будто-бы притворяя в жизнь адские котлы, где именно они были чертями-мучителями.

Он бежал от них. Старался. Набирал скорость. Каждый раз стараясь найти в себе второе, потом третье, позже – четвертое дыхание, лишь бы как можно скорее скрыться от них. Но каждый раз, каждую ночь, когда он ложился в спокойствии, каждый раз, когда он узнавал себя вновь простым юношей, когда он вновь мог позволить себе окунуться в чертоги воображения, каждый раз они его догоняли. Каждый раз они держали над ним вверх. Каждый раз, их трехконечное лезвие, облитое кроваво-красным ядом, всегда разило его. Прямо в сердце.

Он вновь поднялся с кровати, восседая на ней. Вновь смотрел в одну и ту же точку в стене. Вновь старался собраться с силами. Вновь искал источник этих сил. Вновь искал причину, зачем стоит продолжать жить дальше. Неясно кто, неясно откуда, но каждый день, с каждым новым вздохом – он получал их. Он вновь поднялся. Вновь вздохнул. Вновь взялся за топор.

Дрова-то ему привезли. Но никто не удосужился их расколоть. Делать это зимой, на улице, казалось ему достаточно глупым. Поэтому он не стеснялся делать это прямо дома.

Искра – отсыпалась в печку. Отразилась в его глазах. Вторая – более сильная. Ушла в печку. Заложилась прямо ему в душу. Огонь. Зажегся в печи. Оказался внутри его сердца.

И вновь он был жив. И вновь он был готов бежать. И вновь он был готов улыбаться.

Теперь и не знал, надолго ли.

**************

Наверное, плен был бы более лучшей судьбой.

Наверное.

Он шел. Уже не помнил, сколько. Смотрел на свои часы – не видел времени. В глазах двоилось.

Он до сих пор не мог поверить, что все так обернулось. План был беспрекословным! Идеальным. Неужели машина проиграла плоти? Нет! Еще не проиграла. Германская боевая машина ошиблась в расчетах, но не сдалась. Она возвела величественную, беспрекословную, систематичную стратегию. И она споткнулась! О камень, что великие народы и умы тысячелетий изо дня в день проклинают. О камень, что кличат случайностью.

Он до сих пор не мог понять. Как такое возможно? Как идеальная система, как порядок, рациональность мог проиграть хаосу? Как машина смогла проиграть плоти? Это невозможно! Где-то явно допущена ошибка!

Допущена. Он был в этом уверен. Что-то произошло не так. Но не с ним. Не с Германией. Не с Верховным Канцлером. Он был прав. Они были правы. Система верна. Формула не имеет ошибок.

Все было сделано правильно.

Но что же тогда пошло не так?

Снег хрустел под его ногами. За плечем – М30 Luftwaffe. Знаменитое оружие унижения. Воспользоваться такой для летчика означает публично признать собственное поражение. Пасть в глазах боевых товарищей. Но он уже вовсе не был уверен, увидит ли он их вновь. Он уже не был уверен во всем.

Холод пробирал его насквозь. Пилотный костюм больше не защищал его. Подобно огню, он подбирался к нему со всех сторон, пронизывая заостренными кинжалами, но не протыкая насквозь, но, будто и правда пародируя своего пламенного собрата, лишь покрывая его собою.

Первые полчаса он еще был способен дрожать. Потом, будто перестав чувствовать что-либо вовсе кроме холода, будто бы его тело, смирившись с неизбежным наказанием за все его поступки, перестало проявлять признаки собственного страдания. Кажется, оно дальше лишь жило в них. Как тело привыкает к воде, так и сознание – ко встречи неизбежного.

Он смотрел на окружающие его бескрайние леса. Сначала они его пугали. Огромные стволы, окутанные белоснежными одеяниями, покрытые, словно сотканные нитками, мраком будто бы наблюдали за ним. Находясь на территории своего врага, месте, которому он принес достаточно несчастья, принес войну, ему казалось, все вокруг желает ему смерти. Этот куст, выстроившийся в ряд со своими собратьями, объявил ему бойкот, желал замедлить его наступление. Ветви колючей ели будто пытались его убить, закончить то, что не смогли сделать русские летчики. Чем дольше он находился на территории своего врага, чем больше он всматривался в местность своего оппонента, чем больше он был подвержен влиянию природы, взращенной его противником, тем больше, он, кажется, начинал понимать. Понимать, почему плоть оказалась сильнее стали.

Его глаза прояснились, будто на секунду прозрели. Он остановился, вздохнул, посмотрел на небо, звезды, великим сонмом окружавшие его. В миг – упал. Те глаза, что секунду назад высказывали чудеса познания, оказались во власти пелены мрака.

Судьба – очень переменная девушка. Как бы сказал Александр Дюма, она и есть та самая блудница, что делает победителей из проигравших и проигравших из победителей. Никогда не знаешь, когда эта дама, по-настоящему принадлежавшая одной только судьбе, что, с раннего детства была взращена под ее лоном и поныне исполняющая ее грязную работу, на чьей она окажется стороне. Мрачные люди – зачастую несчастливцы. Тот, что смотрит на их поступки, – осуждает их. Но кто оказывается способен заглянуть им прямо в душу, наверное, отпустил бы им все их грехи. Те, что совершают зло – всегда сквозь него проходят. Но никогда его не отпускают. Именно поэтому, можно было бы подумать, эта дама легкого поведения, госпожа судьба, всегда симпатизирует именно им. Счастливцам не потребно отпущение грехов – так и нет смысла им в жизни, коли они не совершили в ней ошибок. Но грешники – вопрос совершенно иной. Причиняющие боль должны познать счастье. Должны познать искупления, узнать истину фундаментального мира. Поэтому они обречены на более великое наказание, чем способен выдать человек. Они обречены на жизнь.

Наверное, именно поэтому, тот самый мужчина, жизнь которого так сильно изменилась из-за человека, которого он спасает, поднял его на свои постаревшие, но все еще крепкие плечи. Наверное из-за этого он окутывает его соломой, что так удачно оказалась в его тележке. Наверное именно поэтому он берет в руки поводья, садится за лошадей, дает им шпоры, везет к своей обители. Именно поэтому эта коварная дама, соединяя двух людей, двух неизведанных друг другу противников, что, подобно Каину и Авелю, были друг другу братьями, родственными душами двух баррикад, она обрекает его на жизнь.

Теперь Ян Полька, присаживаясь на тумбочке, смотрел на мужчину в пилотном комбинезоне. Он сидел, задумчиво удерживая два кулака сцепленными. Он смотрел на него. Точнее, не совсем на него. Он видел мужчину. Смотрел на его черты лица, слушал, как он ревел, окутывал его в свои одеяла, затапливал ему печку. Он смотрел на то, что он представлял. Он смотрел на нацию, от которой тот пришел. Он смотрел на его идею. Он видел его поступки.