Илья Баксаляр - Завтрак с Машиахом

– Но, Моисей, чем мы провинились перед Богом? Тем, что вели народ по пустыне сорок лет, рискуя каждый день жизнью, опасаясь восстания в собственном стане, убеждая людей быть терпеливее и поклоняться Отцу нашему небесному?

– Не богохульничай, Аарон. Ты знаешь, что за все грехи народа в первую очередь отвечаем мы, так как не всегда могли оправдать его доверие.

– Но при чем тут мы, Моисей? Они грешили, а отвечать приходится нам.

– Да, брат мой, ибо мы не смогли проявить ту стойкую силу духа и веру в Бога, которые смогли бы до конца убедить народ. В этом наш смертный грех. Поэтому путь за реку нам заказан.

– Но я не согласен! – лицо Аарона побагровело, губы затряслись от обиды, слезы страшного разочарования выступили на глазах.

– Успокойся, брат. Прими это как данность, как волю Бога, – Моисей посмотрел на первосвященника пронзительным взглядом. – Сегодня на закате дня я умру. Бог призывает меня к себе. Остаток жизни тебе придется провести в одиночестве, молясь каждый день и выпрашивая у Всевышнего прощения.

– Нет! Нет! Моисей, ты не умрешь, мы останемся здесь вместе, будем вспоминать молодые годы, когда играли во дворце фараона, купались в полноводных водах Нила, гуляли по парку, влюблялись и делились своими переживаниями. Ты не можешь покинуть меня в столь тяжелый момент. Нет! Я не отдам тебя никому, – Аарон крепко обнял старца, горько рыдая на груди брата.

Пророк грубо оттолкнул от себя брата:

– Аарон, не иди против воли Бога, ибо только Отец наш небесный определяет будущее каждого из нас! – внезапно пророк стал задыхаться.

– Что с тобой, брат? – первосвященник в испуге схватил холодеющую руку пророка.

– Помоги мне подняться на ту гору, Аарон, – Моисей взглядом указал на невысокую скалу, возвышавшуюся вдали.

– Но ты не дойдешь туда, мы отнесем тебя на гору.

Пророк, превозмогая немощь, дикую усталость и боль в коленях, поднялся на ноги:

– Бог велел мне самому проделать этот последний путь, – и он сделал шаг, а затем другой, посмотрел на небо и попросил только одного – дать силы взойти на гору Нево, чтобы предстать перед Богом.

Первосвященник поддерживал брата, стиснув зубы, стараясь не разрыдаться. К обеду они добрались до подножия горы.

– Все, брат мой! Дальше я пойду один, – Моисей крепко обнял Аарона. – Не плачь, мы скоро встретимся с тобой там, на небесах, и тогда будем бесконечно вспоминать все прожитые годы с самого детства. – Прощай, брат! – скупая мужская слеза скатилась по щеке пророка.

Тяжело шагая, опираясь на облезлый, потрескавшийся посох, с трудом переводя дыхание, старец двинулся по горной тропе. Весь в слезах Аарон стоял внизу, взглядом провожая человека, которого любил больше всех на свете, понимая, что теперь в его жизни наступает пустота, которую никто никогда не заполнит.

Этот день выдался на редкость жарким, солнце беспощадно сжигало землю, и все люди старались укрыться в тени, и только древний старец, согнувшись почти пополам, еле волоча ноги, поднимался под палящими лучами по раскаленным камням на вершину скалы. Пот градом лился с его перекошенного от боли и усталости лица, но он ни разу не остановился, зная, что, прояви хоть немного слабости, он не сможет продолжить путь. Несколько часов пророк поднимался на гору, солнце склонялось к горизонту. Наконец Моисей увидел вершину, лицо его просияло, глаза заблестели, откуда-то появились силы, и он с легкостью преодолел самый трудный отрезок пути. Солнце степенно опускалось за горизонт, освещая последними лучами землю. Моисей внезапно почувствовал себя молодым и бодрым, точно так же, как в тот день, когда впервые встретился с Богом у горящего тернового куста. Он опустился на колени. Красный луч солнца осветил вершину горы:

– Моисей! Ты пришел вовремя! Я тебя ждал! – знакомый голос прозвучал в ушах пророка. – Пойдем со мной. Ты выполнил мою волю, и теперь твое место здесь, на небесах, чтобы ты мог наконец насладиться трудами своими.

Моисей лег на каменистую поверхность, поглядел с умиротворенной улыбкой на небо и закрыл глаза. Он почувствовал себя легко и свободно, ощущая невесомость.

– Спасибо, Отец мой небесный, – мысленно произнес пророк.

И его тело в блаженстве поплыло над землей, улетая в небесную даль.

Темные тучи заволокли небо над Иерусалимом, оттеняя мрачными красками серые дома и стены, погружая город в древнюю первозданную красоту. Сильный дождь хлестал холодными струями по каменной брусчатке, заставляя немногочисленных пешеходов прятаться под крышами. Овадья, раскрыв зонтик, шел по узким улочкам старого города, не обращая внимания на ливень, лужи и пронизывающий холод. Ветер усиливался, свинцовые тучи сгущались, опускаясь все ниже над землей, погружая город в серый неприятный мрак, ливень усиливался.

Сумрачно было не только на улице, но и в душе у молодого агента «Моссада», только сейчас он стал осознавать всю сложность и запутанность дела, которым ему приходилось заниматься. Обычное оперативное наблюдение в один миг неожиданно засасывало его в круговорот странных событий. Таинственные письмена, появившиеся откуда-то из глубины веков. Жестокие убийства особым изуверским способом ни в чем не повинных рабочих, ставших случайными свидетелями некоего открытия. Непонятная, абсолютно лишенная всякой логики смерть имама. Подозрительный старик на фотографии с кольцом на руке, которого нет ни в одной картотеке страны, необъяснимым образом, как призрак, появившийся в мечети. Но самым непонятным для Овадьи было то, что его опытный руководитель, Кейла Овальская, не замечала или не хотела замечать таинственность и необычность старика, а перстню она вообще не придала никакого значения. Все эти факты смешались в голове Менахема. «И во главе всего стоит эта сказка про Ковчег, придуманная иудеями на заре цивилизации, чтобы оправдать свою избранность. Мистика, да и только. Надо все разложить по полочкам, каждый факт, все детали, понять мотивацию убийств и только тогда делать умозаключения», – подумал молодой агент «Моссада». Сверкнула молния. Овадья взглянул на небо. Город на мгновение осветился, а потом опять погрузился во тьму. Раздался страшный грохот. Молодой человек невольно пригнулся, как будто на него что-то обрушилось. Менахему стало стыдно за свой испуг. Он осмотрелся по сторонам, боясь, что кто-нибудь мог увидеть его в этот неловкий момент. На улице было пустынно. «И куда это я так торопился?» – и только тут молодой человек вспомнил, что он спешил к деду в синагогу.

Ему почему-то захотелось побеседовать со своим знаменитым дедом по материнской линии. Он был известным раввином, одним из лучших знатоков иудаизма в стране. Овадья считал себя современным, продвинутым человеком, не особо верующим в Бога, полагая, что вся история религии основана на множестве предрассудков и огромном количестве мифов, подтвердить подлинность которых еще никому не удалось. Но сейчас ему почему-то захотелось узнать подробности о Ковчеге Завета. Он с легкостью, с помощью пары щелчков по клавиатуре мог найти любую нужную информацию, но все же решил воспользоваться знаниями своего деда Иехиэля Кацмана, который, пожалуй, лучше всех знал и трактовал священные писания. Менахем не верил во все эти сказания, но любопытство взяло верх над разумом. Овадья остановился на небольшом перекрестке и, убедившись в правильности пути, свернул в нужном направлении и оказался прямо перед знакомой синагогой.