Илья Баксаляр - Завтрак с Машиахом

***

Битвы с врагами закончились, поверженные недруги склонили головы перед могучим царем, став рабами Израиля. От Красного моря до Евфрата, от Средиземного моря до Восточного берега реки Иордан простиралось огромное царство Давида. Мир и спокойствие наступили в иудейском государстве. С богатыми дарами правитель возвращался в свою новую столицу. Царь ехал на белом коне по горной дороге в сопровождении отряда стражей, сзади, оставляя после себя шлейф пыли, тащился длинный обоз с захваченными богатствами. Большие волы, с трудом перебирая копытами, везли тяжелые телеги, доверху груженные золотом и серебром. Жара стояла невыносимая, и животные, высунув языки, часто останавливались, но возницы начинали нещадно колотить волов кнутами.

Давид вытер пот, выступивший на лбу. Он не спал третьи сутки, спеша в свою новую столицу, над возведением которой трудились лучшие зодчие и многочисленные рабы из числа покоренных народов. Царь желал создать на месте небольшого селения самый красивый город, который бы вознес Израиль над всем миром. Волнение нарастало. До Иерусалима оставалось совсем немного, и нетерпение полностью захватило царя, он пришпорил коня и рванул вперед. Дорога повернула за скалу, и перед взором царя предстала величественная панорама Иерусалима.

Огромные стены, как гранитные скалы, опоясали новую столицу. Несколько мощных сторожевых башен прикрывали вход в город. Когда отряд во главе с Давидом подъехал к кованым воротам, они отворились, и царь въехал в Иерусалим. Большая толпа жителей радостно приветствовала своего правителя. Он ехал через город, махая своим подданным рукой. Жители бросали под ноги Давида цветы. Девушки и женщины с интересом смотрели на него, не в силах оторвать глаз от красоты царя. Они громко кричали, иногда даже пытались подбежать к Давиду, но охранники мягко отстраняли их. Царь улыбался, кивая жителям в знак признания за их доброту. Его внимание привлекли красивые здания, вымощенные чистые улицы, множество радостных лиц. Процессия приблизилась к Храмовой горе, на которой рабочие начали возводить фундамент главного строения города. Строители затаскивали огромные каменные блоки на вершину скалы, выкладывая основу будущего храма, который по красоте и величию должен был затмить все другие строения мира. Рядом на нижнем выступе стоял дворец.

Давид объехал скалу и остановился у входа в хоромы, спустился с коня и тяжелой поступью поднялся по ступенькам в свой главный дом. Широкие лестницы, высокие потолки – убранству дворца могли позавидовать самые могущественные правители всех времен и народов. Но Давид не обратил внимания на роскошь, ему почему-то захотелось посмотреть на город с высоты. Обойдя залы на первом и втором этажах, он вышел на балкон. Город открылся его взгляду в полном великолепии, здания из светлого камня ослепительно сияли в лучах солнца своей белизной, выстроившись в длинные изогнутые линии, они обвивали горные выступы, что придавало Иерусалиму неповторимый колорит. И хотя Давид радовался великолепию новой столицы, небольшая тень сомнений все же проникла в душу царя – он никак не мог забыть, что десять колен еврейского народа все еще в душе не признавали его царем, хотя и подчинились. Царю нужен был храм, который сможет объединить всех евреев. Давид знал, что Дом Бога сплотит народ прочнее силы оружия. Однако Бог по-прежнему не позволял возводить храм.

Давид направился к Скинии. Он сел перед Ковчегом Завета на колени, прося прощения у Бога:

– Грехов у меня много, но я каюсь, Господь, прости меня за все мои недостатки и ошибки, за то, что проливал много крови. Но то была необходимость защитить народ.

Рядом с Ларцом Бога стояли золотые меноры, освещая шатер изнутри. По семь языков пламени поднимались кверху от каждого светильника, создавая ощущение присутствия Всевышнего где-то рядом. Давид продолжил:

– Грешен я во многом, но прошу тебя, Господь мой, простить меня. В жизни все есть: и жестокость, и насилие, но не прояви их я – не смог бы добиться единства народа и его свободы. Да, отнимал золото у врага, но все богатства кладу к Твоим ногам как дань благодарности. Да, наказывал своих соплеменников, но это ради единства, чтобы не расколоть страну. Много на мне грехов, и я знаю, что Ты покараешь меня за них.

Огонь в менорах резко задергался, серые тени побежали по стенам шатра.

– Не гневайся, Отец небесный, есть, конечно, еще грехи, да, я совратил красавицу жену своего военачальника, а потом, пытаясь скрыть грех, послал ее мужа на смерть. В этом виноват я страшно. Каюсь и прошу простить меня грешного, – Давид замолчал, выжидая ответа небес, затем продолжил свои мольбы: – Прошу тебя, Господь, мне много лет, все лучшие годы я отдал Израилю и Тебе, воюя и молясь, – царь выдержал паузу. – Разреши мне построить храм Твоего Имени!

Ковчег Завета засиял холодным белым светом. Давид почувствовал, как у него на голове зашевелились волосы и постепенно покрылись сединой, глубокие морщины поползли по красивому лицу, всегда подтянутое упругое тело стало стареть и высыхать, а спина сгорбилась. В один миг царь состарился на тридцать лет, превратившись из моложавого, энергичного мужчины в старика. Давил ощупал себя руками и в панике воскликнул:

– Прости, Господь, меня, раба твоего, я виноват, больше не посмею Тебя ослушаться. – Он начал неистово отбивать поклоны. Прошло некоторое время, все еще находясь во власти страха, Давид, переборов дичайший ужас, набрался мужества и поднял голову, лицо его было бледнее полотна, руки тряслись от охватившей его тревоги.

– Не гневайся, Отец небесный. Я больше не буду просить Тебя о храме, понимаю, что придется умереть, не осуществив свою мечту.

В груди возникла боль, казалось, внутри пролилось расплавленное железо. Давиду стало плохо, он начал задыхаться, ему послышались шаги, совсем рядом, будто сама смерть стоит за спиной. Царь, теряя последние силы, с трудом прошептал:

– Скажи, Господь мой, – дыхание Давида было отрывистым, – сколько мне осталось жить?

В шатре наступила тишина. Яркий свет от Ларца Бога стал блекнуть, огонь в менорах горел как обычно. Давид почувствовал, как тело его ослабло и стало плохо слушаться, от недомогания он готов был упасть. Легкий ветерок подул от Ковчега Завета, поток теплого воздуха нежно обдувал лицо правителя, снимая боль в груди. В голове послышались слова:

– Давид, никому не известен его последний день. Только Я Сам определяю время, отпущенное каждому человеку на этом свете.

Правитель опять поклонился:

– Спасибо, Господь мой. Я подчинюсь любой Твоей воле. Прошу тебя, только не забирай меня в субботу, ибо не хочу я портить праздник людям.