Дмитрий Ольшанский - Крест, орёл и полумесяц. Часть 1. Последний крестовый поход

– Ну что же, решать тебе, – вздохнул я. – Возможно, однажды ты изменишь свое мнение.

– Не раньше, чем это сделает Константин, – неожиданно произнес Далматас. – Вот о ком ты должен беспокоиться в первую очередь, Георгий. Я слишком хорошо помню тот день, когда не стало нашей госпожи. С ее последним вздохом Константин потерял смысл жизни, и я вижу, что эта рана не дает ему покоя до сих пор.

Я нахмурил брови, вспоминая прекрасную супругу моего господина, погибшую в расцвете своей красоты.

– Прошло еще не так много времени со смерти Екатерины, – произнес я. – Боль утраты до сих пор гложет Константина, и он не желает прислушиваться к моим советам. В той трагедии он винит только самого себя, хотя всем известно, что лишь неудачное стечение обстоятельств послужило причиной гибели госпожи. Я постараюсь убедить его, что новый брак необходим как для его подданных, так и для него самого, однако сомневаюсь, что сейчас он согласится со мной. Будем ждать, Иоанн. Во время похода постарайся быть все время рядом с ним, а об остальном я позабочусь.

Далматас явно торопился, да и меня ждали дела. Простившись с ним, я спустился по ступеням Влахернского дворца и, оказавшись в тесном лабиринте улиц, двинулся в сторону городских ворот.

Вдалеке блестел купол храма Святой Софии – грандиозного сооружения, воздвигнутого тысячу лет назад в дни расцвета империи и поражавшего всех своими небывалыми размерами и красотой. Для людей, впервые увидевших этот собор, он представлялся созданием небесных сил, а те, кто лишь слышал о нем, не могли поверить, что такое чудо действительно может существовать на земле.

Храм стал свидетелем многих событий, происходивших в Константинополе за долгие века. Дважды он был разрушен в результате землетрясений, а в 1204 году пришло новое бедствие. Алчные европейцы овладели городом и ворвались в храм, прослышав о неисчислимых богатствах, хранящихся в нем. Позабыв о своей христианской вере, они разграбили и осквернили святое место, не останавливаясь ни перед убийством монахов, ни перед расхищением императорских усыпальниц. Множество драгоценностей, золотых украшений и священных реликвий было вывезено в Европу. После изгнания крестоносцев из Константинополя в 1261 году и восшествия на престол ныне властвующей династии Палеологов внутреннее убранство храма Софии было частично восстановлено, однако вернуть собору его былое великолепие так и не удалось.

От ворот я двинулся по центральной улице Константинополя – Месе, вдоль которой теснились прилавки торговцев, ювелиров и ремесленников. Это была самая оживленная часть города. Горожане спешили по делам, иностранцы разглядывали старые постройки и церкви, богато одетые ромеи и венецианцы неспешно прогуливались по улицам, купцы из заморских стран предлагали прохожим свои диковинные товары. Сложно было поверить, что город постепенно вымирает, оставляя вместо живописных дворцов и парков только руины и заросшие поля. Население Константинополя уже давно перестало быть единым целым, обособившись в отдельные кварталы и поселения, которые в свою очередь были обнесены собственными стенами или заборами.

Да, кое-где еще стояли богатые постройки, но было видно, что город терзает бедность. Правительство расходовало последние деньги на содержание общественных учреждений, но с каждым годом блеск Константинополя тускнел, и даже императоры, испытывая крайнюю нужду, ограничивали себя во всем.

Однако этот неповторимый город, которому перевалило за тысячу лет, продолжал изумлять каждого, кто попадал сюда. Казалось, что сами стены его были пропитаны мистическим духом прошлого, памятью о той древней цивилизации, что навсегда исчезла в глубине веков и стала основой для мифов и легенд, которые будут рассказывать потомкам.

И все же Константинополь по-прежнему возвышается на берегах Босфора как зримый памятник ушедшей эпохе. Мне хотелось верить, что лучшие времена этого города еще впереди…

Глава 5

Халиль-паша

Расплата

Sibi quisque peccat.

(Каждому приходится расплачиваться за свои грехи)

Петроний

Меня зовут Халиль Чандарлы. Я потомок древней и знатной династии. Мой дед, а затем отец были великими визирями, и я унаследовал их власть и могущество, чтобы служить Османскому государству. Видит Аллах, я не желал для себя ни богатства, ни славы, и лишь благо империи являлось благом для меня самого. Много лет я находился на службе у султана Мурада II и смиренно выполнял свой долг. Кто мог знать, что всего за несколько дней моя жизнь круто изменится и мне придется выдержать многие испытания, главное из которых, похоже, еще впереди. О Аллах! Помоги мне достойно перенести все горести, не позволяй страху овладеть моей душой и позволь поскорее предстать перед твоим светлым ликом…

* * *

За несколько лет до этого

Султан Мурад спустился в зал для переговоров, где его уже дожидались члены дивана во главе с великим визирем. Низко склонившись, Халиль первым поприветствовал повелителя.

– Я рад, что вы наконец решили прервать свое уединение, – прошептал он, целуя перстень на руке султана.

Мурад бросил на визиря усталый взгляд.

– Я и так слишком долго избегал своего сына.

Затем Мурад коротко ответил на приветствие остальных сановников, после чего каждый занял отведенное ему место. В просторном зале воцарилась напряженная тишина. Все с нетерпением ожидали появления того, кому в недалеком будущем будет суждено принять бразды правления Османским государством.

Через минуту появился смуглокожий кизляр-ага и, низко поклонившись султану, объявил:

– Принц Мехмед покорно ждет приглашения!

– Пусть войдет, – приказал султан.

Евнух снова поклонился и скрылся за порогом. Через считаные мгновения большие двери зала распахнулись, и в комнату вошла группа людей. Среди них было несколько седовласых улемов и высокопоставленных сановников – все в расшитых золотом кафтанах и белоснежных тюрбанах. Впереди, гордо вскинув подбородок, шел мальчик двенадцати лет. Его внешнее сходство с султаном сразу бросилось в глаза окружающим, и все внимание было приковано исключительно к нему одному.

Халиль с интересом разглядывал молодого принца, которого не видел уже многие годы. Отдельные черты Мехмеда напоминали его мать, красавицу-гречанку, в остальном он был точной копией отца: точно такой же болезненно-бледный цвет лица, на котором выделялся крючковатый нос и полные алые губы, непослушные черные волосы, короткая шея и широкие плечи. При этом он был довольно красив. Особенно поражали его выразительные глаза, отливающие каким-то необычным желтоватым блеском.