Дмитрий Ольшанский - Крест, орёл и полумесяц. Часть 1. Последний крестовый поход

– В другой раз, – пообещал я. – Но проводить тебя все же не помешает.

Около часа мы блуждали по темным улицам Софии, пока наконец не добрались до ничем не примечательного двухэтажного дома, весьма неказистого на вид.

– Ты уверен, что пришел туда, куда нужно? – спросил я, подозрительно оглядываясь по сторонам – вокруг не было ни единой живой души.

– Я еще не настолько пьян! – возмутился Джакобо. Шатаясь, он поднялся по слегка подгнившим ступенькам, ведущим к входной двери, и несколько раз постучал в нее. Через минуту дверь отворилась, и на пороге появился полноватый мужчина средних лет в довольно солидном (для такого странного места), хотя и вышедшим уже из моды c otehardie 38 38 Котарди – узкая, облегающая фигуру верхняя мужская одежда, распространенная в средневековой Европе на рубеже XIV–XV вв. , на котором поблескивал ряд серебряных застежек. Не говоря ни слова, Джакобо протянул ему восьмиугольную монету, и тот сразу же пропустил его внутрь. Переступив порог, итальянец обернулся и еще раз предложил мне пойти с ним, но я покачал головой и, пожелав ему доброй ночи, отправился по своим делам.

Сумерки уже опустились на город, а я брел сквозь мрак, практически наугад определяя дорогу. Небольшой моросящий дождь, который до этого не сильно донимал меня, теперь превратился в настоящий ливень вперемешку с мокрым снегом, и вскоре под ногами образовалось непроходимое болото. Я уже пожалел, что не последовал примеру Джакобо, но нужно было идти дальше. Меня уже ждали, и я не хотел опаздывать на эту встречу…

* * *

В старой, видевшей уже много десятилетий хижине у небольшого очага возле грубо сколоченного стола сидел сгорбившийся старик. Нельзя точно сказать, сколько лет минуло с тех пор, когда он появился на свет, но я всегда помнил его именно таким: худощавым, с избороздившими весь лоб морщинами, длинной белой бородой, опускавшейся до колен, и печальным проницательным взглядом. Рядом с ним прошло все мое детство, и сейчас нам было что вспомнить.

Веспасиан был другом и учителем моего отца, однако они были слишком разными людьми, чтобы до конца понимать друг друга. В то время гражданская война на Пелопоннесе достигла апогея, и судьба сделала их злейшими врагами. В итоге Веспасиан счел за лучшее покинуть Морею и отправился искать счастья на запад, где прочно обосновались многие его ученики и друзья.

К тому времени мне едва исполнилось двенадцать лет. С тех самых пор я не получал о нем никаких известий и лишь два дня назад, когда наше войско вступило в Софию, узнал в толпе, приветствующей крестоносцев, лицо своего учителя. В тот же день мне удалось разыскать его дом, и вот мы уже сидели у теплого очага, рассказывая друг другу удивительные истории о годах, проведенных в изгнании.

Веспасиан первым поведал мне о своих странствиях и скитаниях по миру. На этом пути он испытал немало горестных приключений, которые удалось бы пережить не каждому. Однако мой учитель, будучи глубоко верующим человеком, никогда не роптал на перенесенные им обиды, целиком полагаясь на волю Бога. В свою очередь я поведал ему о доме, о своей семье и о том страшном убийстве, которое заставило меня покинуть родину.

– Ты напрасно терзаешь себя, Константин, – промолвил старик, задумчиво выслушав мой рассказ. – Ошибка, совершенная тобой, лежит и на тех, кто подтолкнул тебя к этому шагу.

– Я убил человека, которого называл братом!..

– И уже сполна поплатился за это, – спокойно закончил Веспасиан. – Ведь, покинув родной край, ты не искал спасения. Ты искал смерти.

В глазах моего учителя отражались всполохи пламени. Он научился читать мою душу, как открытую книгу, и догадываться о том, в чем я не решался признаться даже себе.

– Рано или поздно я должен буду вернуться обратно, – после долгого молчания промолвил я. – Почему бы тебе не поехать со мной? Твои мудрость и опыт должны служить нашему народу, зачем тебе оставаться здесь?

Но старик лишь покачал головой и заговорил на другую тему.

Веспасиан знал обо всем, что творится в мире, но еще лучше знал, что происходит в Софии, ведь это именно он сообщил мне о готовящемся покушении на Владислава. Я даже боялся себе представить, откуда Веспасиан мог черпать такие сведения, но, как оказалось, ни одно его слово не было ложью, и вот я вновь наведался к нему, чтобы поблагодарить за оказанную помощь.

– Не стоит, – махнул рукой старик. – Я сделал это не только для тебя, но и для блага вашего святого дела.

Помолчав, он добавил:

– Ты знаешь мое отношение к османам. Эти язычники уже давно властвуют на землях Болгарии, угнетая христианский народ, однако и среди них есть много хороших и мудрых людей. Раскрыв тебе заговор, я подставил под удар жизни некоторых своих друзей. Господь, к сожалению, не смог пролить свет в их души, и они, несмотря на весь свой ум и талант, служили ложному идолу, но разве есть в том их вина? Знаешь ли ты, что наиболее жестокие и последовательные магометане происходят как раз из бывших христиан, которые предали свою веру в обмен на выгодные и доходные места в Османской империи?

О ренегатах я слышал немало, и даже среди моих соплеменников находились такие, кто был готов изменить свой вере. Они полагали, что под властью могущественного султана их семьи наконец обретут мир и покой, которого так не хватает в раздираемых войной христианских государствах. И это говорили люди, которые еще совсем недавно считали турок варварами и язычниками, способными лишь на грабеж и насилие!

Оставив эту тему, мы вновь погрузились в воспоминания о нашем общем прошлом, о событиях, которые заставили покинуть родные места и теперь чудесным образом свели здесь, в Софии. Я увлеченно беседовал со своим старым учителем и даже на время позабыл обо всем, что приключилось со мной за прошедший день. Ни происшествие на соборной площади, ни убийцы, ни гадалка, ни ее пророчество больше не тревожили меня. Реальность уступила место безмятежным воспоминаниям, которые ласкают и согревают душу даже в самые темные времена.

Я кутался в свой плащ и смотрел на пылающие в очаге головешки, которые никак не могли согреть это ветхое жилище. А снаружи завывал холодный осенний ветер, грозясь обрушить на наши головы прогнившие балки, которые едва поддерживали крышу над нами.

– Бедность не пугает меня, Константин, – мягко проговорил старик, подбросив в огонь несколько поленьев. – Ведь золото, богатство и власть – всего лишь прах перед лицом вечности. А поскольку еще никому не удавалось унести из этого мира больше того, что он принес в него, то и умирать бедняком гораздо легче и отраднее.

Я улыбнулся неисправимому упрямству своего старого друга.