Иван Погонин - Тайна Святой Эльжбеты

— Вот, возьмите. — Тараканов раскрыл бумажник и вытащил оттуда все кредитные билеты. — Тут около ста рублей. Больше нет.

Утром Тараканов провел совещание, назначил Беспеченского исправлять обязанности начальника и поехал в градоначальство за пропуском. Скалону он соврал, что визит в Дрогобыч требуется по «оружейному делу» — мол, оттуда найденный у кавказцев парафин, стало быть, следует и там поискать.

Градоначальник поворчал:

— «Оружейников» у нас военные уже забрали, пусть они и стараются. А вы бы лучше проститутками занялись. Совсем эти курвы распустились. А котами у них знаете кто?

— Знаю. Студенты и гимназисты.

— Вот! Тут один ясновельможный пан жаловался его сиятельству на Ясевича — мол, ни с того ни с сего огрел его дитятко тростью. Я капитана вызвал, он мне и рассказал: «Стою я, говорит, на Карла Людовика, жду приятеля. Тут ко мне гимназистик подходит, лет семнадцати, без усов еще, да и говорит, мол, не желает ли пан офицер любви и ласки, за весьма умеренную цену, и рукой на барышню показывает, которая в сторонке стоит, улыбается. Если, говорит, пану офицеру блондинки не нравятся, так у меня, говорит, и брюнетки есть, и рыжие». Вот Ясевич и не сдержался, саданул его по хребту. И правильно сделал! А блядей этих надо всех переловить и перепороть!

— Так ловим и порем, ваше превосходительство.

— Плохо ловите! Я в этом месяце еще ни одного распоряжения о порке не подписывал. И хорошо бы целый притон накрыть, а?

— Будет исполнено! Я поручу это дело моему польскому агенту. Он все разведает, а как я из Дрогобыча вернусь, мы притон и накроем!

Градоначальник еще немного поворчал, но пропуск выписал.

Тараканов вернулся на службу и вызвал к себе Хмелевского. Тот шел, хромая и опираясь на толстую трость с массивным набалдашником.

— Что с ногами?

— Ерунда, почти прошли, — ответил поляк, коверкая немецкие слова. — Еще один день с палкой похожу, а потом смогу бегать.

— Замечательно, побегать действительно придется. Пан Хмелевский, меня несколько дней в городе не будет, и чтобы вы не скучали, я дам вам задание. Его превосходительство озабочен распространением разврата на улицах города. В нарушение обязательного постановления от восемнадцатого сентября проститутки гуляют по центральным улицам, собираются в перворазрядных кафе и ресторанах. Выясните, в каком заведении их больше всего, и доложите. Неплохо было бы установить и какой-нибудь тайный притон разврата. Сделаете к моему возвращению?

— Сделаю!

В это время в дверь постучали.

— Войдите, — крикнул Тараканов.

В кабинет зашел сыскной городовой.

— Купил, ваше благородие! Но токма в третий класс, других в дрогобычском поезде нет. Вот. — Городовой положил на стол билет и сдачу.

— Спасибо, братец.

Дрогобыч, центр нефтяного района Восточной Галиции, отстоял от Львова на 100 верст. Это расстояние товарно-пассажирский поезд преодолевал более семи часов — все время приходилось пропускать военные эшелоны. Поэтому в город Тараканов прибыл только во втором часу ночи. Он переночевал в привокзальной гостинице-клоповнике (извозчика ночью найти не удалось) и в 8 утра отправился в уездное полицейское управление. Но там, кроме двух дежурных стражников, никого не было. Один из них, внимательно рассмотрев пропуск Тараканова, доложил:

— Господин исправник на службу к десяти прибудет. Хотите, обождите его в канцелярии.

— Спасибо, но я лучше пойду, где-нибудь кофейку выпью. Есть тут приличные кавярни?

— Так мы, ваше благородие, по кавярням не ходим, мы все больше чайком балуемся, поэтому, какие из них приличные, а какие нет, не знаем. Но на главной улице кавярен этих полно.

Тараканов прогулялся по городу, полюбовался виллами дрогобычских нефтяных нуворишей, в немецком кафе съел шницель с картофельным салатом и выпил великолепного кофе по-венски. В половине десятого он вернулся в управление. Исправника все еще не было.

Он угостил стражников папиросами, они уселись у печки и дружно закурили.

— А вы откуда сюда присланы, ваше благородие?

— Из Московской сыскной.

— Стало быть, москвич?

— Сейчас москвич, а так я тульских уроженец.

— Тульский? А какого уезда?

— Каширского.

— Во как! А мы с Митькой — с Зарайского! Он с Миндюкина, а я вообще с Пронюхлова — семь верст от вас.

— Выходит, земляки.

— Земляки. Хоть губернии у нас и разные, а соседи. Давно в Галиции?

— С сентября.

— А мы в октябре прибыли. По дому не соскучились?

— Соскучился.

— И я тоже. Ничего там не слыхать, когда Берлин возьмем? К лету аль попозже?

— Не знаю, братец, где мне знать.

В это время стражник посмотрел мимо Тараканова, вскочил, спрятав папиросу за спину.

— Здравия желаю, ваше благородие! — проорал он.

Тараканов обернулся.

На пороге управления стоял титулярный советник лет тридцати пяти в заиндевевшей шинели, в башлыке и с сосульками на усах.

— Прохоров, кто это у нас в гостях?

Тараканов ответил за стражника:

— Начальник Львовского сыскного отделения, коллежский секретарь Тараканов.

— Очень приятно. Владимиров, Вениамин Николаевич, исправляющий должность начальника уезда. — Владимиров протянул Осипу Григорьевичу руку — Прошу! — указал он в направлении своего кабинета.

Исправляющий должность исправника оказал Тараканову полное содействие — объяснил, где находится народное училище, рассказал, где живет его инспектор, и выделил в провожатые Прохорова.

— Вы, господин Тараканов, будьте поаккуратнее, а то у нас пошаливают.

— В каком смысле?

— А в самом прямом. Недавно вот начальника моего австрияки в плен утащили. Георгий Николаевич поехал с тремя стражниками в одну слободку денатурат изымать и не возвращается. Мы его ждали-ждали, а потом следом поехали. Стражников убитыми на дороге нашли, а он исчез. Недавно письмо прислал. Сидит в лагере под Краковом. Я ему посылку с провизией туда отправил.

— Как же они умудряются на нашей территории хозяйничать?

— А очень просто. Фронт неподалеку, да и не фронт это, а сплошное решето. Мне один знакомый офицер говорил — между отдельными частями до пяти верст разрывы. И население у нас в городе — сплошь проавстрийски настроено. Тут половина города — жиды.

— Да, это я заметил. Ну что ж, буду осторожен.

Инспектор народного училища сообщил, что о местонахождении учительницы Лейвер ему ничего не известно. Занятия в школе в этом учебном году так и не возобновились, учителя на службу не ходят, он за ними не следит и потому, чем они занимаются, и где находятся, не знает. С полицейскими он разговаривал в столь резкой форме, что Прохоров замахнулся на него прикладом.