Евгения Якушина - Аничкина Иколе. Серия «Приключения Руднева». История пятая

– Дамы и господа, хочу вам представить двух новых педагогов, которые заменят – пока неизвестно на какой срок, возможно, что на длительный – наших выбывших коллег, – произнесла Юлия Павловна и одарила новичков требовательным и суровым взглядом, – Фридрих Карлович Белецкий станет учить наших воспитанниц немецкому, а Дмитрий Николаевич Руднев – изобразительному искусству. Поскольку Фридрих Карлович и Дмитрий Николаевич ранее не имели опыта преподавания в девичьем пансионе, я попрошу вас, Анна Сергеевна, и вас, Алексей Алексеевич, взять над ними кураторство и всячески способствовать скорейшему освоению ими всех правил нашего заведения.

Последние слова были адресованы Анне Сергеевне Беловой, инспектрисе, и Алексею Алексеевичу Таранухе, учителю физики и географии.

Учителя и воспитатели рассматривали новичков с нескрываемым интересом, а оба новоявленных куратора воззрились на подопечных с откровенным недовольством. Руднев же с Белецким держались спокойно, лишь сдержано поклонившись всему обществу и отдельно своим новым наставникам.

– Руднев? – надменно пробасил учитель истории Константин Францевич Гольц. – Знаменитая фамилия. Известно ли вам, молодой человек, что ваш однофамилец был великим человеком, открывшим для российской науки Алтайские земли?

– Известно, – с достоинством ответил Дмитрий Николаевич. – Только это был не мой однофамилец, а мой отец, Николай Львович Руднев. Мне приятно слышать, что вы, как историк, так высоко цените его вклад в отечественную науку.

Почувствовавший себя уязвлённым не только что посвященностью, но даже и причастностью Руднева к узкой исторической теме, знанием которой Константин Францевич намеревался блеснуть, историк надулся и демонстративно уставился в окно.

Разбор же биографии Дмитрия Николаевича продолжился. Эстафету подхватила Владиана Степановна Грачевская, бывшая звезда Мариинской сцены:

– Как интересно, Дмитрий Николаевич! Так может, и художник-модернист Руднев – не просто ваш однофамилец?

Дмитрий Николаевич сдержанно улыбнулся и отвесил Грачевской краткий поклон.

– Польщён вашей осведомлённостью, сударыня. Да, я тот самый художник, которого вы изволили вспомнить.

– О! Не может быть! Вы настоящий художник! Это так восхитительно! – зачастила на темпераментной смеси французского и итальянского сеньорита Беттина Галлиани, учительница итальянского.

По сравнению с немецким и французским, которыми Руднев владел в совершенстве, его познания в итальянском были довольно посредственны, но всё-таки достаточны для ведения незатейливого светского разговора.

– Благодарю вас, сеньорита, – ответил он на языке Данте. – Надеюсь, что и на преподавательской стезе я тоже смогу заслужить эпитета «настоящий».

– Так у вас нет опыта преподавания, Дмитрий Николаевич? – резко спросила инспектриса, глядя при этом не на Руднева, а на Юлию Павловну.

– Увы, Анна Сергеевна, мой опыт ограничен лишь единичными частными урокам, – невозмутимо признал Дмитрий Николаевич. – Но я уверен, что под чутким руководством вас и уважаемого Алексея Алексеевича я в кратчайший срок смогу стать учителем, в полной мере отвечающим высоким требованиям пансиона Святой Анны.

Белова презрительно фыркнула и обратилась к Белецкому:

– Ну, а вы, Фридрих Карлович? Ваш опыт столь же ущербен?

– Отнюдь, – возразил Белецкий. – Я был преподавателем и воспитателем по крайней мере десять лет.

– Все двадцать, – поправил его Руднев.

Белецкий пожал плечами.

– Ну, если вы так говорите, Дмитрий Николаевич, – согласился Белецкий. – Как видите, Анна Сергеевна, я куда более опытный педагог, чем мой коллега. Однако, я также рассчитываю на вашу помощь и наставничество, равно как и на содействие Алексея Алексеевича.

Инспектриса Белецкого очевидно не слушала, полностью сосредоточившись на Опросиной, которая в ответ напряженно смотрела на свою помощницу. Во взгляде директрисы сквозило с трудом сдерживаемое раздражение.

– Позвольте задать вам вопрос, Юлия Павловна? – понизив голос еда ли не до шёпота, спросила Белова. – Кандидатуры этих, с позволения сказать, учителей точно прошли согласование попечительского совета? А если и прошли, известен ли господам попечителям уровень их профессиональных навыков и видели ли они их?

Опроксина гневно сверкнула глазами.

– Ваша озабоченность похвальна, Анна Сергеевна, – резко осадила она свою помощницу. – Но вы вмешиваетесь не в свой вопрос. Я бы рекомендовала вам сосредоточиться на вверенных вам воспитателях, тем более, что события последних дней свидетельствуют о том, что в вашей епархии не всё благополучно. И хотя это меня и беспокоит, я не позволяю себе сомневаться в вашем выборе, нравится он мне или нет.

Анна Сергеевна вспыхнула, а после побледнела.

– Простите, мадам, – произнесла она, но в голосе её раскаяния слышно не было.

Внимательно наблюдавший за этой сценой, Дмитрий Николаевич заметил, что одна из воспитательниц, самая младшая из всех, при словах директрисы отчаянно смешалась, покраснела и потупила глаза.

Это была совсем еще молодая женщина лет двадцати пяти, стройная и миловидная. Красавицей назвать её было, пожалуй, нельзя, но лицо её привлекало спокойной благородностью черт и сдержанным достоинством. У неё были очень выразительные небесно-голубые глаза, умные, нежные и немного печальные. Держалась она напряжённее и заметно скромнее остальных воспитательниц.

Неловкую ситуацию внезапно прервал Михаил Петрович Мещеряков, учитель биологии и ветеран Аничкиной иколе.

– Дмитрий Николаевич! Фридрих Карлович! Я так понимаю, вы ведь сегодня уроков не имеете? Так может, вы будете столь любезны и поможете мне? У мне две насущные проблемы аккурат под ваши способности. Орнитологическая и герпетологическая таблицы пришли в полную негодность, может, Дмитрий Николаевич, вы будете столь любезны, что возьметесь их перерисовать? А вас, Фридрих Карлович, я бы попросил просмотреть статью в «Zoologie». Там профессор Фальцмеер опубликовал интереснейшую работу о ночных насекомых, но уж больно у герра профессора язык тяжёлый. Мне нужна консультация в плане перевода некоторых фрагментов. Не откажете, коллеги?

Руднев с Белецким, естественно, выразили свое самое активнейшее согласие помочь преподавателю биологии и покинули учительскую, где воздух все ещё звенел от яростного противостояния двух сильных и властных женщин.

Дмитрий Николаевич вошёл в класс и оробел.

Вообще-то Руднев всегда легко находил общий язык с людьми вне зависимости от их возраста, пола и положения в обществе. Его неизменная спокойная и уважительная манера общения располагала к нему людей, а сам же он, державший в разговоре известную дистанцию, умудрялся сохранять ровность при любой беседе, что также способствовало установлению доверительности.