Евгения Якушина - Аничкина Иколе. Серия «Приключения Руднева». История пятая

– А когда это произошло? – спросил Руднев.

– Да совсем недавно, с неделю. От того-то Юлия Павловна сегодня Беловой про это и пеняла, когда инспектриса про вас и попечителей вопросы задавать стала… А вы, господа, уж простите моё стариковское любопытство, и впрямь каким образом в Аничкиной иколе оказались? У нас тут, сами видите, мужской стандарт как на паперти: ни старик, так калека али убогий. Да и странно как-то, что вы, Дмитрий Николаевич, учительствовать пошли. Я про вас знаю, вы аристократ и художник с именем. Что за причуда? Или же смысл в этом какой-то есть, который старому Филину знать не положено?

– У причуд тоже свой смысл, – уклончиво ответил Руднев. – Скажу так, мы здесь по надобности служебной, связанной с репутацией школы.

– Эвана как! Надеясь, что вы копать будете под Белову, а не под Опросину. Я в её партии состою, если что.

– Мы станем придерживаться нейтралитета, – заверил биолога Белецкий и вернул разговор к прерванной теме. – Так вы, Михаил Петрович, про воспитательницу легкомысленную рассказывали. Чем там дело-то кончилось?

– А так, собственно, ничем. После телеграммы от Абашевой ни слуху, ни духу больше и не было. На её место Анастасию Аркадьевну Волжину назначили, а та сама ещё дитя. Сердце у неё золотое, и талант большой, а вот опыта выживания в воспитательском серпентарии пока совсем никакого нет. Достаётся ей от Анны Сергеевны пуще, чем ученицам. Уж сколько раз я ей слёзы-то утирал, – Мещеряков сердобольно покачал головой, а потом с горькой усмешкой добавил: – Вот ведь, господа, бывает, такие заковырки судьба подкидывает! Анастасию Аркадьевну на место Грымзы аккурат в её, душеньки, день рождения назначили, третьего сентября. Сразу же, как Раиса Тимуровна со своим полюбовником в ночь-то сбежала. Такой вот подарок неоднозначный.

Руднев с Белецким незаметно для Мещерякова обменялись взглядами. В ночь на третье сентября из Аничкиной иколе исчезла не только влюбленная воспитательница, но и дочь сербского короля.

После разговора с биологом Руднев поспешил к Юлии Павловне.

– Мадам, почему вы скрыли тот факт, что вместе со Стефкой исчезла одна из ваших воспитательниц? – сурово спросил он.

– Потому что это произошло не вместе, как вы изволили выразится! – возмущенно ответила директриса. – Между этим двумя событиями нет никакой связи!.. Как же вы быстро умудрились разнюхать эту грязь!

– У меня хороший нюх, Юлия Павловна! Поэтому-то я и здесь. И если вы не хотите, чтобы я, как полоумный терьер, перекопал в вашей благообразной школе все клумбы, извольте сами предъявить мне все здешние секреты, особенно те, что не очень-то хорошо пахнут.

Дерзость Дмитрия Николаевича возмутила Опросину до глубины души, но она сдержалась.

– Не знаю, что вам наговорили, – холодно сказала она. – Но эта история не более, чем пример досадной ошибки моей помощницы в оценке людей. Анна Сергеевна – опытнейший администратор, но и она могла сделать промах и не разглядеть таившуюся в её подруге греховность.

– Меня не интересует история грехопадения вашей воспитательницы. Я хочу знать подробности её исчезновения. Как это произошло?

Опросина надменно поджала губы, давая понять, что не станет обсуждать такую постыдную тему.

– Юлия Павловна, никому кроме вас я не могу задать этот вопрос, не возбудив подозрений, вы же понимаете, – продолжал настаивать Руднев. – Ответьте мне, пожалуйста!

– Мне нечего вам рассказать, Дмитрий Николаевич, – сдалась Юлия Павловна. – Когда утром обнаружилось исчезновение девочки, мне было не до чего. Я лишь стремилась ограничить круг посвящённых лиц и скрыть появление в школе агентов, поэтому до полудня я ни с кем из педагогов и воспитателей не общалась. Я, собственно, телеграмму от Абашевой прочла раньше, чем узнала, что она сбежала. Потребовала объяснений от Анны Сергеевны. Это всё, что я могу вам на этот счёт поведать.

– А что вам сказала Анна Сергеевна?

– Что Раиса Тимуровна не явилась на утренний сбор воспитательниц. Они всегда собираются за полчаса до подъема девочек. Она решила, что Абашева заболела, пошла к ней в комнату, но той там не оказалось. Вещей в комнате тоже не было.

– Она попыталась её искать?

– Естественно! Сперва сама обежала всю школу, потом опросила персонал.

– Кто-нибудь что-нибудь видел?

– Нет.

– А сторож?

– Он тоже ничего не видел. Но, при желании, покинуть территорию школы можно не только через ворота.

– Понятно. Анна Сергеевна заявляла в полицию об исчезновении?

– Зачем бы она стала это делать? Было очевидно, что Абашева покинула пансион добровольно, а её телеграмма окончательно всех в этом убедила.

– Я могу увидеть эту телеграмму?

Директриса вынула из ящика стола папку с личным делом, на котором значилось имя оскандалившейся воспитательницы и протянула его Рудневу.

– Телеграмма приложена мною к личному делу Раисы Тимуровны.

– Вы сказали мне, Юлия Павловна, что личные дела персонала я найду вон в том шкафу, – заметил Дмитрий Николаевич. – Почему же это личное дело лежит не там?

Опросина вспыхнула.

– Вы зарываетесь, Дмитрий Николаевич! Пока что я сама решаю, что и где мне хранить в моём кабинете! Я не считала, да и сейчас не считаю, что личное дело Абашевой имеет какое-либо отношение к вашему расследованию.

Руднев покачал головой.

– Юлия Павловна, я не имею целью оскорбить вас или хоть в малой степени принизить ваши права начальницы школы, но до тех пор, пока ребёнок не найден, решать, какая информация имеет отношение к делу, а какая – нет, буду я, – отчеканил он.

Руднев раскрыл папку, перелистнул, вынул телеграмму и прочёл.

– Какой заработок у ваших воспитателей? – неожиданно спросил он.

Юлия Павловна, видимо уставшая сопротивляться, ответила уже без препирательств.

– Их доход составляет двести сорок два рубля в год, плюс четыре платья и полный пансион.

– Эта телеграмма обошлась ей в полтора рубля. Вам не кажется странным такое мотовство?

– На фоне того, что она вытворила, нет!

– Ну, хорошо, допустим. Но почему она просто не оставила записку?

– Откуда же мне знать?! Да и какая разница! Записка! Телеграмма!

– Разница в том, Юлия Павловна, что записку пишут от руки и по ней можно узнать или не узнать почерк. Кроме того, записка – это эпистолярное произведение, и у каждого человека есть стиль его составления, поэтому по записке можно понять, писал её человек своим умом или под диктовку. А вот с телеграммой подобных выводов сделать никак нельзя, ни почерка, ни стиля.

Опросина уставилась на Руднева в онемелом потрясении.

– Боже мой, Дмитрий Николаевич! Я сперва подумала, что вы подозреваете Раису Тимуровну в причастности к похищению Стефки, но вы, кажется, считаете, что с ней могло произойти несчастье?