Анастасия Логинова - Гувернантка с секретом

Еще я обвела взглядом наших разволновавшихся гостей – ведь вполне возможно, что кто‑то из этих людей только что застрелил Балдинского. Он должен чем‑то себя выдать!

Граф Курбатов и какой‑то седоватый подтянутый господин лет пятидесяти находились в комнате с телом. Мужчина этот минуту назад проверял пульс Балдинского, а теперь неслышно переговаривался с Курбатовым. Кроме них в саму комнату войти никто не решался.

– Кто этот господин, рядом с графом, вы не знаете? – негромко спросила я у Стенина, который с потерянным видом застыл подле меня.

– Не знаю, Лидочка, – отозвался тот, – должно быть, тоже один из приятелей покойного Сергея Васильевича. Ох, вы позвольте, я отойду, право… отвык я от подобных зрелищ.

Я посторонилась, пропуская его и думая, что «еще один приятель» не кандидат ли на место Сорокина? И не он ли убийца Балдинского: стоило ему в первый раз посетить дом, как произошло убийство. Отличное совпадение.

– Это Якимов Лев Кириллович, – прозвучал у меня над ухом голос Ильицкого так неожиданно, что я вздрогнула, – он говорил негромко, чуть наклонившись ко мне. – Вместе с Щербининым учился в академии Генштаба – я рассказывал о нем. Кстати, стыдно тебе не знать таких людей – он профессор математики с мировым именем.

Я метнула в Ильицкого испуганный взгляд: не от стыда, что не узнала профессора с мировым именем, а от мысли, что такой замечательный кандидат в подозреваемые – приятель Ильицкого. Этого еще не хватало.

– Предвкушаешь расследование? – спросил он, откровенно ухмыляясь.

Да, я и правда очень предсказуема. Для него, по крайней мере.

– Ошибаешься, подобное меня больше не интересует. Я здесь только лишь из‑за своей воспитанницы.

В подтверждение слов я начала искать взглядом Мари – та стояла у самых дверей в компании Алекса Курбатова, любопытствующе заглядывала в комнату, и они живо что‑то обсуждали.

– Мадемуазель Полесова! – окликнула я ее. – Вам нечего здесь делать, вам давно пора спать.

– Как же я могу спать, когда в доме убийца! Любой из нас может им оказаться… – Мари с наигранным ужасом в глазах обвела взглядом присутствующих – и те, заражаясь тревогой, оглянулись на рядом стоящих. А девица продолжала, подозрительно прищурившись: – Может быть, это даже вы, мадемуазель Тальянова… где вы только что были?

Гости тотчас обернулись на меня, наверное, припоминая, что я и правда внезапно покинула танцевальную залу, исчезла с глаз, а потом так же внезапно материализовалась рядом с трупом.

Я почувствовала, что хладнокровие снова меня покидает: мне нельзя быть настолько на виду! И разумеется, не нужно, чтобы люди и впрямь начали задумываться, где я была перед убийством.

– Мари, прекратите! Немедленно идите за мной!

– Нет уж, никуда я с вами не пойду, вдруг вы и правда… – паразитка в притворном страхе отступила назад.

И лишь поймав мой взгляд, совершенно недружелюбный, Мари поубавила пыл, коротко попрощалась с присутствующими и направилась к своей комнате. Я, даже не взглянув в последний раз на Ильицкого, чтобы не видеть в его глазах насмешку, скорее ушла следом.

Полицейские пробыли в доме недолго. Ограничились тем, что увезли тело Балдинского и попытались найти оружие, из которого его застрелили. Для этого они обыскали всех мужчин, включая домочадцев и гостей, гостевую комнату и газон под окнами, но оружия, как ни странно, не нашли. На том и остановились, пожелав хозяевам спокойной ночи и пообещав, что в ближайшие дни приедет полицейский сыщик, который расспросит их о произошедшем подробней.

Но, разумеется, ни о какой спокойной ночи и речи идти не могло. Домашние слуги прочно засели в кухне, устроив швейцару Федору допрос с пристрастием – пытались вызнать, кто посторонний входил в дом. В то, что убийцей является кто‑то из гостей или, упаси бог, домочадцев, они верить отказывались.

Заводилой была, разумеется, наша горничная Анна – подвижная и говорливая женщина под сорок. Аннушка успела похоронить мужа, а единственного сына, мальчика на пару лет старше нашего Митрофанушки, устроила в гимназию, выбиваясь теперь из сил, чтобы оплатить учебу: помимо работы у Полесовых, она бралась стирать белье у всей улицы и перешивала старые вещи. При этом Аннушка никогда не жаловалась, а напротив, всегда была в хорошем настроении, всегда жива, доброжелательна и, главное, обладала той самой чисто житейской мудростью, которая приходит только с годами, и то не ко всем.

Тело Балдинского обнаружила именно она, когда шла по коридору и увидела, что дверь в гостевую приоткрыта.

– Думаю, как же это?! – громко, размахивая в волнении руками, повествовала сейчас Анна о своих чувствах. – Кому это комната понадобилась на ночь глядя? Ее, правда, на ключ не запирали отродясь, да туда все равно не ходит никто. А тут дверь приоткрыта… я и толкнула ее, а там – батюшки!.. Я с перепугу‑то и заорала, дура старая.

Я, еще из коридора заслышав эмоциональный Аннушкин рассказ, тихонько вошла, взяла в буфете чашку и налила себе из самовара. На кухне я была частым гостем, любила вечерами посидеть с Анной за чаем и иногда заходила к ней, чтобы помочь с шитьем, получая в награду порцию свежих сплетен со всей Пречистенки. На кухне и воспринимали меня, наверное, как прислугу – такую же няню, как Катюша, не вдаваясь в тонкости.

Аннушка тем временем, не прекращая рассказа, плеснула мне в чай вишневой наливки собственного изготовления.

– Нервы подуспокоить, Лидия Гавриловна, – пояснила она.

Тут я вспомнила, что мне надо бы тоже разволноваться.

– Ох, – сокрушенно покачала я головой, присаживаясь на табурет, живо освобожденный мне лакеем Пашей, – как я перепугалась… я бы на вашем месте, Аннушка, вовсе, наверное, чувств бы лишилась. – И, помолчав, уточнила: – Так что же, совсем никто не видел, как бедный Петр Фомич туда входил и с кем? Даже Катя? Ее спальня ведь как раз напротив гостевой.

– Говорит, что не видела ничего и не слышала, – Аннушка сморщила нос, – да вы же знаете, как Катька разговаривает: фыркнула и проворчала только в сторону.

Катюша и правда любопытством никогда не страдала, ее мало что интересовало в жизни, кроме собственных забот и печалей. Сомневаюсь, что она насторожилась бы, даже пройди убийца с револьвером мимо нее. Катюши сейчас не было в кухне – она вообще ходила сюда редко, полагая, очевидно, что кухонное общество ей не ровня.

– Говорю же, с улицы это зашли – точно кто‑то чужой был! – стояла на своем меж тем Аннушка.

– Никто посторонний не заходил, еще раз тебе говорю! – ответствовал ей Федор – высокий статный мужчина, бывший солдат, служивший швейцаром в нашей парадной. Он тоже любил заходить на чашку вечернего чая – в основном, конечно, ради Аннушки, которая, ко прочим своим достоинствам, была особой довольно миловидной. Подумав, Федор добавил: – Разве что господа постоянно прибывали – ну так и из них никто дома не покидал! Это уж когда ты завизжала на всю Пречистенку, разъезжаться начали.