Анастасия Логинова - Гувернантка с секретом

– И… тогда я могу рассчитывать на ваше расположение? – с сомнением спросил он.

К счастью, отвечать не пришлось, поскольку музыка кончилась, – я попросила только отвести меня на место. Что‑то я не подумала, как буду выкручиваться, ежели завтра он и впрямь появится без усов…

Полесов усадил меня на стул подле своей жены и отделался от нее лишь тем, что поцеловал руку. Едва же он отошел, Елена Сергеевна наклонилась ко мне и зашептала заговорщически:

– Спасибо вам, Лидочка, что выручили: я так неловко танцую – Жоржику было бы стыдно со мной. А вы просто очаровательно двигаетесь, ma chère, и это платье очень вам идет. А что за духи? – она потянула носом. – Я у вас таких не помню, что‑то новенькое?

– Крид «Цветы Болгарии», – торопливо ответила я, не решаясь смотреть в глаза Елене Сергеевне.

– О, если не ошибаюсь, это любимые духи королевы Виктории? И такая восхитительная роза… можете мне такой же флакон достать?

– Я вам с удовольствием подарю этот – я ими почти не пользуюсь…

И Полесова принялась меня горячо благодарить, а я сидела, так и не подняв глаз. Временами ее святая простота наталкивала меня на мысль, что мадам Полесова прекрасно осведомлена о похождениях своего мужа, смирилась с ними и научилась обращать в свою же пользу…

Стараясь скорее отринуть дурные мысли, я попыталась снова найти взглядом Стенина и Балдинского. А заодно и Курбатова, по возможности. Однако обзор мне уже загородил Алекс, и я с неудовольствием вспомнила, что обещала второй танец ему.

Разговаривать с Алексом Курбатовым было все же приятней, чем с Полесовым. По крайней мере, вольностей он себе не позволял, а его анекдоты хоть и были на грани, но не выходили все же за рамки приличия. Кроме того, Алекс был ценен тем, что держал меня в курсе всех новостей о своем дедушке.

– Вы видели, в каком наряде вышла сегодня Мари? – спросил с долей раздражения он.

О да, видела. Мари оказалась единственной на балу, кто был в трауре – черное закрытое платье, черные же перчатки и даже вуалетка на лице. Она не танцевала, а только сидела в углу с минорным выражением лица и пару раз, кажется, всплакнула.

– То она говорит, что терпеть не может патриархальные условности, – горячился Алекс, – то является на бал в трауре – по дедушке, которого никогда в глаза не видела! Мне кажется, она все делает наперекор нам! Что за несносное создание!

– Право, Алекс, вы говорите так, будто сегодня впервые узрели Мари, – уж вы‑то должны бы давно привыкнуть к ее шалостям, – легко отмахнулась я.

– Да, наверное… и не в Мари дело – просто я сегодня весь день в дурном расположении духа, потому что не выспался.

– Выдалась бурная ночь? – уточнила я с наигранным сочувствием.

– Можно и так сказать… сегодня ночью, часа в три, нас – представьте себе – посетили гости. Господин Балдинский явился с каким‑то срочным разговором к деду. – Вот с этого момента я стала слушать куда внимательней. – Они, верно, думали, что никто их не слышит, да только весь дом проснулся… а моя спальня как раз над кабинетом, где они засели. У меня и так слишком чуткий сон, а они до невозможности громко говорили. Я больше и глаз не сомкнул до самого рассвета.

– А зачем же господин Балдинский приезжал? Разве не мог разговор подождать до утра?

– Вот и я о том же! Не знаю, зачем он явился, но дедушка и после его ухода остаток ночи ходил из угла в угол по кабинету и не спал. Ну, и я не спал, потому что, как уже сказал, у меня ужасно чуткий сон…

– А о чем же все‑таки они говорили, да и еще так громко? Они ссорились?

– Лиди, не знаю, право, мне дела нет до того, о чем они говорили! – Алекс поморщился – он и правда был сегодня не в духе. Настаивать я не решилась, уверенная, что выясню все позже при случае.

Остаток танца я молчала, думая о том, что Балдинский ведь гораздо более других подходит на роль Сорокина – если Сорокин, разумеется, вообще в Москве. Ожог на лице мог быть жесткой, но необходимой мерой: волевой человек, шпион, вполне способен на это пойти, если бы захотел вернуться в Россию неузнанным. И пробелы в биографии – это факт, который игнорировать невозможно. А теперь еще выясняется, что у него какие‑то дела с Курбатовым, ради которых он может ворваться в дом графа ночью, хотя единственное, что объединяло их, – знакомство с Щербининым много лет назад. Друг с другом же они познакомились лишь неделю назад у Полесовых.

Я чувствовала, что Балдинский очень странный персонаж! Очевидно, мне нужно доложить о своих догадках Платону Алексеевичу. И тянуть с этим нельзя – вот прямо завтра и поеду к Марго!

Музыка стихла. Алекс, который не получил от танца ни малейшего удовольствия, отвел меня на место, и я с удвоенным интересом начала выискивать взглядом теперь уже персонально графа Курбатова. Увидела Стенина, залпом осушающего очередной бокал шампанского; увидела Балдинского, нервно оглядывающегося и покидающего танцевальную залу; но Курбатова отыскать мне не удалось. Возможно, я и нашла бы его, но, когда выхватила из толпы взгляд черных, жгучих глаз, смотрящих на меня пристально, тяжело и почти не мигая, я забыла обо всем на свете.

Забыла, где я, зачем я, и вообще – реальность ли это? Только сердце билось оглушительно громко, и волнение было столь сильным, что я безотчетно вцепилась пальцами в подлокотники кресла.

Это действительно был Евгений Ильицкий.

По‑прежнему неотрывно глядя на меня, он вдруг начал приближаться. Я поднялась на ноги, паникуя уже не на шутку, и не придумала ничего лучше, чем быстрым шагом, с трудом продираясь сквозь толпу гостей, направиться к дверям из танцевальной залы.

Снаружи, в просторном холле, царил полумрак. Зато было настежь раскрыто несколько дверей – в гостиную, где часть гостей играли в карты и откуда доносились смех вперемешку с нестройными звуками фортепиано; и в столовую, где тоже смеялись и звенели бокалами. Из холла же вела парадная лестница на первый этаж дома.

Я, слушая биение собственного сердца, остановилась, понятия не имея, что мне делать дальше, как дверь вдруг открылась. Снова это был Ильицкий, – и снова его глаза, лишающие меня самообладания. Однако на этот раз панику мне удалось подавить, и, будто так и нужно, я развернулась и неспешно направилась в глубь коридора, зная, что он идет за мной. Наугад толкнула первую попавшуюся дверь – это оказалась библиотека, к счастью, пустующая сейчас.

Тотчас следом вошел Ильицкий, не думая просить у меня позволения. Я потянулась было, чтобы подкрутить потухшую лампу, но он так и не позволил мне этого сделать. Ильицкий обхватил мое лицо руками, приблизил к себе и глядел в него жадно, настороженно, будто не верил еще, что это я.