Алан Гордон - Шут и император

Конечно же, кирпичи укладывались продуманным способом. Он позволил мне, спотыкаясь, шататься по кругу и удерживать эту непрочную башню. Потом я наклонил кирпичи особым образом, и они сложились в более устойчивую структуру. В сущности, у меня получилась часть такой же прочной стены, которую сам каменщик построил на земле.

Я подставил к ней свою башню и торжествующе стащил из тележки последний кусок хлеба.

Кафизма и ближайшие к ней трибуны разразились дружными аплодисментами. Хлопали даже музыканты, что было редкостью.

Глянув на Клавдия, я сказал:

— Молодчина!

Он сияющими глазами обвел ряды зрителей. Мы поклонились и быстро погрузили кирпичи обратно в тележку.

С верхнего этажа Кафизмы к нам прилетел кошелек. Поймав его на лету, я неловко шлепнулся и перекувырнулся, вызвав новый всплеск зрительского смеха. Император также хохотал от души. Он махнул мне, и я с поклоном ответил ему тем же.

Мы закатили тележку обратно в загон и сели передохнуть.

— Может, наконец, поделишься хлебцем? — озорно спросил Клавдий.

Я вытащил из мешочка куски хлеба и протянул ему. Во время наших представлений я съел совсем немного. Если бы я всякий раз подкреплялся ворованным хлебом, то к концу дня, учитывая многочисленные повторы номера, наверное, отяжелел бы настолько, что не смог двигаться.

После окончания первого этапа очередного заезда знакомый нам императорский посланник стремительно пересек беговые дорожки рядом с актерским загоном.

— Император желает, чтобы завтра днем вы дали представление во Влахернском дворце, — возбужденно сообщил он. Потом наклонился к нам и прошептал: — Вы уже почти стали богатым шутовским дуэтом. Берегите себя.

Он убежал обратно.

— Ну, вот мы и добились своего, — сказал я, хлопнув Виолу по спине. — Отлично! Еще два выступления, и наша программа на сегодня будет завершена.

— Погоди, — сказала она, показывая вверх. — Нас еще ждет обещанный летун.

Появившийся перед Кафизмой мужчина нарядился самым диковинным образом, поразившим даже мой привычный к шутовским причудам глаз. Все его платье было обшито разными перьями, и с собой он притащил пару огромных крыльев, которые по размаху превосходили даже крылья парившего над ипподромом бронзового орла.

— Мой повелитель, император Алексей, да продлятся благословенные дни твоего правления, — крикнул он. — Я прибыл, чтобы показать вам чудо чудное. Десять лет изучал я полет земных тварей и открыл его сокровенную тайну. И вот, с пользой применив эти знания, изобрел крылья для человеческого полета. С ними ты, василевс, сможешь подняться выше любого императора, жившего в подлунном мире. Твои армии покорят любые стены, любые рвы и любые горы. Не останется преград на твоем пути.

Алексей выслушал его с бесстрастным выражением лица и жестом разрешил изобретателю показывать это чудное чудо. Как только летун отвернулся от императорской ложи, все придворные, столпившись у перил, начали оживленно заключать пари.

— Неужели кто-то из них ставит на то, что полет пройдет удачно? — удивился Клавдий.

— Вряд ли, — сказал я. — На мой взгляд, они ставят на то, как далеко он приземлится от Константиновской колонны.

Несчастный мечтатель взобрался на колонну Константина Багрянородного и закинул крылья за спину. Сунув руки в петли, он несколько раз взмахнул крыльями для проверки. Затем окинул взглядом раскинувшийся под ним мир и застыл в неподвижности.

Мне хотелось крикнуть ему, чтобы он не дурил и спустился по лестнице, но рев толпы вдохновлял его на полет. Нам оставалось лишь быть свидетелями того, победит ли страх позора в его душе страх смерти.

Победил. Он раскинул крылья и прыгнул. На какое-то мгновение действительно возникла иллюзия полета. Толпа затаила дыхание, ипподром безмолвствовал. Тишину прервал одинокий истошный крик, прерванный вскоре жутким шлепком приземления.

— Похоже, он пролетел всего шагов тридцать, — заметил один из стоявших поблизости гвардейцев. — Вряд ли ему удалось побить рекорд.

— Ты проспорил мне ужин, — с ухмылкой заметил его напарник.

Когда рабы пошли убирать останки бедолаги-изобретателя, с беговой дорожки, отовсюду доносились взрывы смеха, особенно со стороны Кафизмы. Клавдий взглянул на меня.

— Они смеялись над нами и смеются над ним. Теперь я уже не так горжусь нашими достижениями.

— Но могло быть и хуже, — заметил я.

— Куда уж хуже?

— Мы можем последовать за ним.

Остаток дня прошел менее напряженно. Отработав последние два номера, мы собрали реквизит и на прощание обменялись рукопожатиями с гимнастами и акробатами. В общем и целом мы сегодня неплохо подзаработали и пребывали в жизнерадостном настроении, несмотря на один смертельный исход. Кончина бедного летуна не особенно омрачила наше настроение, поскольку мы, в сущности, даже не знали этого человека. Подобные события считаются обычными на ипподромах.

Самуил поджидал нас, чтобы получить свою долю, но не стал донимать скрупулезными подсчетами выручки.

— Заходите в любое время, — предложил он. — Все мы от этого только выиграем.

— Спасибо, — сказал я.

Когда мы покинули конюшенный двор, к нам подошел незнакомец. На мой взгляд, ему было лет сорок, и он не выделялся ни ростом, ни телосложением. Ему удалось не обзавестись лысиной и сохранить в глазах веселый огонек. Под синей мантией он носил голубой камзол с какой-то эмблемой.

— Примите поздравления по поводу вашего представления, славные шуты, — сказал он. — Я хотел бы угостить вас вином, если вы располагаете временем.

— Даже если бы близился конец света, я все равно нашел бы время на выпивку, — ответил я. — Показывайте дорогу, благородный господин.

Мы проследовали за ним по лабиринту улочек к маленькой таверне венецианского квартала. Там он заказал кувшин вина и целое блюдо моллюсков, и мы с жадностью набросились на угощение.

— Удостоимся ли мы чести узнать, кто угощает нас обедом? — спросил я.

— Простите, — извинился он, как-то сразу надувшись от важности. — Меня зовут Никита Хониат. В данное время я являюсь сенатором и логофетом секретов.

Клавдий бросил на меня взгляд и спросил:

— Нас это впечатлило?

— Не уверен, — ответил я и повернулся к нашему новому знакомому. — Вы — сенатор и глава одной из государственных служб. А это означает, что вы бессильны сразу по двум направлениям.

Откинувшись на спинку стула, он так расхохотался, что едва не задохнулся от смеха.

— Клянусь Богом, ты прав! — воскликнул он. — Я просто чиновник. Ни больше, ни меньше. Каждый божий день Сенат собирается на заседания в Большом дворце, но все действительно важные дела решаются во Влахернском дворце. — Он подался вперед и вдруг добавил тихо и серьезно: — Именно там вы оба будете выступать завтра.