Евгения Кочетова - Острые шипы и темные души

– Не говори так, папа просто рад, что у него всё получилось, – одернула по-доброму младшая сестра, сведя в легкой хмурости аккуратные бровки.

Несмотря на то, что на первый взгляд юная обладала вполне обычной внешностью, она могла обаять лишь одним глубоким взором, будто яркий драгоценный изумруд. В ней была особенная красота… непорочная и чистая, как и ее душа. Где-то она наивная в силу возраста и светлого восприятия мира, где-то сообразительная и прозорливая, но очевидно умная и талантливая. Ее мягкие пышные локоны русого цвета были всегда собраны в аккуратную прическу, узорные губки у нее притягательного розового оттенка складывались подобно лепесткам цветка, часто могли слегка размыкаться от разных эмоций, а узенький нос выглядел анфас ювелирно, лишь в профиль была заметна легкая выпуклость по всей длине, что совершенно не портило, а придавало своего шарма и индивидуальности. Вслед за отцом Мэделин пошла в музыкальную.

К вечеру с пикника вернулась Ребекка не в духе. Сестра вошла в ее спальню и поинтересовалась о случившемся. Старшая сидела на пуфе возле зеркала и, рывками снимая прическу, ответила:

– Хм… Ламберту младшему вдруг показалось, что я как-то не так смотрела на его друга… Вздор и только!

Зная свободный нрав Бекки, Мэделин решила осторожно уточнить, не позволила ли себе лишнего сестра. На это старшая возмутилась, бросила расческу и заявила:

– Я, по-твоему, невоспитанная?!

– Прости, я не хотела тебя обидеть… но я не воспитание имела в виду, – попыталась оправдаться Мэдди, чем сделала лишь хуже.

Старшая вскипела.

– Я тебя вообще не приглашала в свою комнату! – заявила она, захлестнув от недовольства нижнюю губу на тонкую верхнюю. – А Ламберт… да пошел он к черту, этот Ламберт! – выругалась она.

Мэделин ахнула, подобные словечки были неприемлемы для дам, да и господ, однако таким образом тот избалованный юноша ругался на слуг и всех, кто ниже его по статусу. Младшая расстроилась и вышла.

Спустя время, когда Джонатан заканчивал университет, его пригласили читать лекции. Мэделин выпал шанс выступить на сцене королевского театра, где будут присутствовать титулованные персоны, и если ее игра понравится графине, которая управляет консерваторией, то юную возьмут в королевский оркестр с возможностью сольных выступлений, о чем она грезила с детства. Играть на большой сцене произведения великих, а также написанные собственноручно – предел ее мечтаний. Перед намечающимся выступлением Мэделин приходилось усердно готовиться, порой она даже забывала присоединиться к трапезе. В один такой раз в комнату резко вошел отец и возмутился неуважению к семье.

– Но папа, ты же знаешь, что я очень занята, прости… я скоро приду, – отвлеклась дочь и ответила.

Брови Фредерика опустились, ответ его не удовлетворил, и он громко стукнул дверью, закрыв ее так, что посыпалась штукатурка. Подобное поведение сбило Мэделин с толку и настроя. Юная взволновалась. Оказалось, за столом отец повздорил и со старшей дочерью, он вдруг надумал перевести ее на другой курс изучать теологию, на что Бекки взбаламутилась и принялась отговаривать. Теология ее совершенно не интересовала, собственно, как и учеба в целом, однако посещать лекции богословов было вообще полным ужасом для авантюрной и довольно-таки фривольной особы.

– Нет! Я не хочу! – заявила она, отставив тарелку.

– Захочешь! – вскрикнул отец с покрасневшими щеками. – Я так решил и это не обсуждается! Мы верующие люди и в нашей семье должен быть ребенок с таким образованием, – жестикулировал ложкой. – Эмма бы этого хотела… – напомнил про супругу.

Ребекка скривила лицо в непонимании.

– Матушка? – переспросила она и уверенно добавила: – Никогда ничего подобного от нее не слышала… это неправда!

Фредерик взвился пуще прежнего, любое слово об Эмме и тем более в таком тоне его невероятно гневило.

– А ну, замолчи! Ты ничего не слышала, потому что не уделяла ни капли своего «драгоценного» времени больной матери! Ты навещала-то ее раз в несколько дней, обходила тайком ее комнату! Я всё знаю! – внезапно выдал отец, чем вовсе огорошил.

Ребекка округлила глаза, сейчас она не узнавала своего отца, будто его какая муха укусила. Дочь желала ответить, однако Фредерик вдруг громко кинул ложку на стол и подскочил с места. Благо Джонатан не присутствовал за обедом, юноша всё чаще проводил время в университете и работал с профессором, который любезно выделил ему комнату в своем доме, находящимся неподалёку от учреждения. У него была дочь, на ком он подумывал женить подающего большие надежды ученика.

Одним вечером Мэделин потревожил стук в гостиной. Она вышла из музыкальной и направилась по холлу. Там находился отец, лицо его мокрое, со лба тек пот, волос взъерошился. Он стучал молотком о стену, куда намеревался повесить отданную шурином картину. Фредерик стоял коленями на комоде, рядом уже помещена одна из статуэток, также от брата жены. Со стены сыпалась штукатурка, гвоздь никак не хотел держаться, отчего отец переместился дальше, и так уже более трех раз. В трех местах остались дыры и отошедшие части стен.

– Папа, что ты делаешь? Пожалуйста, успокойся, я сейчас попрошу старшего слугу, и он поможет тебе повесить… – сказала удивленная Мэделин.

На сердце ее стало крайне неспокойно. Фредерик протер рукой красное лицо, но отступать не хотел. Его нездоровое рвение и странное, даже чудное поведение сильно смущало и пугало.

– Нет, нет, всё в порядке, сейчас получится, обязательно получится, – выпучившись на стену, ответил отец и продолжил громко стучать, лишь нанося вред.

– Я прошу тебя, перестань, я пойду позову слугу, – сделала шаги с места дочь.

Но отец вдруг изрек:

– Старшего слуги нет, я его выгнал…

Не было предела поражению Мэделин, губы ее свойственно разомкнулись. Слуга Томас служил в их семье без малого уже двадцать лет, и никогда не случалось никаких плохих ситуаций, даже мелких промахов.

– Что ты говоришь… я не понимаю… папа, что случилось? – пыталась разузнать юная.

Но, казалось, от ее слов отец только больше нервничал, он неестественно закачал в стороны головой, порой рывками или, наоборот, медленно, словно пресмыкающееся. Фредерик застучал громче и сильнее очевидно назло. В один раз он стукнул себе по пальцу и, вскрикнув, упал с комода на пол. Мэделин подбежала помочь, закликала слуг на помощь. Из всех пришли лишь несколько, кого глава не уволил, остальных же по неизвестным причинам выгнал. Слуги подняли Фредерика и повели в спальню, по пути он немного успокаивался и просил повесить картину. Мэделин навела взор на стоящую возле комода картину, и уста ее разомкнулись еще больше, а бровки свелись от увиденного. Там были изображены люди в огне, скрестившие пальцы рук и смотрящие наверх, будто на кроваво-красное с примесью жёлтого небо, среди которого мутно виднелось очертание лица, но глаза его были больше похожи на нечеловеческие… некоего существа. От лица расходились слабо виднеющиеся волнистые линии, что напоминало щупальца или корни деревьев, на лбу изображён человеческий череп, а на голове рога. Картина ужаснула юную, пробежала дрожь. Затем она обратила внимания на статуэтку, упавшую при падении Фредерика. Мэделин подняла ее и рассмотрела. Мрачная и причудливая фигурка вылита из золота и весьма тяжелая, изображала сказочное существо, похожее на сидящую птицу, однако грудь напоминала человеческую мужскую, так же, как и ладони, только вместо ногтей – птичьи когти. Сзади несвойственный пернатым хвост с заостренным концом, будто стрела, на голове существа рожки и уши, в массивном клюве искусно вырезанная роза. Это было трудно назвать произведением искусства, хоть и сделано умело и тонко, от статуэтки исходил непонятный холод, Мэделин вдруг ощутила нечто странное… ей стало жутко и неприятно, и она поставила ее на комод.