Евгения Кочетова - Острые шипы и темные души

Острые шипы и темные души

Их души больше им не принадлежат…

Пролог

Стояла ночь, полная луна освещала верхушки деревьев, легкий туман не спеша разбредался по холодному сонному лесу. Округу потревожил стук колес экипажа, черные борзые мчались по засыпанной листьями, едва видной дороге, оставляя за собой пыль. Дорога привела к высоким воротам, за ними стоял величественный замок, возвышающийся среди холмов. Его башни были настолько высоки, что казалось, острые концы вонзались в яркую луну. Лишь в одном окне мрачной обители горел тусклый свет, туда и поспешил выскочивший из кареты человек в черной накидке. В спешке он спотыкался о каменный пол моста и путался в длинном одеянии, тревожно поглядывая на взошедшую луну. В необъятном замке эхом расходилось его частое дыхание. Наконец, двери открылись, и мужчина оказался в зале. Возле высокого окна стоял человек в черном костюме, держа руки за спиной. Его состояние, в отличие от пришедшего, было спокойным. Безмятежно протянув руку, он принял от мужчины золотой сосуд. Он открыл его и сделал глоток, на губах остался темный след. Пришедший внимательно следил, затаив дыхание, и волнительно ожидал ответа, будто оглашения суда… Хозяин не спеша провел языком по губам, опустил голову и вдруг отрицательно покачал ею. Гость перепугался и взбудоражился, возникла суета.

– Но как же так… – сквозь трепет произнес он. – Я был уверен, что это то, что нужно…

– Это не то… – ответил с диким спокойствием хозяин, вслед добавил: – Ты не справился…

Ледяной ужас окутал пришедшего. Высокие резные двери закрылись. Единственная свеча в зале вскоре погасла.

***

Девочка по имени Мэделин смотрела из окна гостиной на некогда цветущий большой куст роз, а ныне чахлый и голый, последний тусклый цветок упал на землю недавно. Сверху раздался крик отца, он велел служанке немедленно ехать за новым доктором, так как прежний куда-то пропал, поговаривали, уехал в другой город, где платили больше. Мэделин побежала наверх, но в коридоре ее поймал старший брат Джонатан, ухватив обеими руками. Юноша не хотел впускать впечатлительную сестру в спальню умирающей матушки и, пока происходила потасовка, и Мэделин вырывалась, донесся голос сестры. Она вышла и сообщила, что матушка скончалась. Это был тяжелейший удар для всей семьи, а особенно младшей Мэделин, кого ласково звали Мэдди. Будучи мужчиной, старший Джонатан держался и изо всех сил старался не показывать слез, средняя же сестра Ребекка вообще никогда не плакала, лицо ее морщилось, но слезы не текли. Она словно не умела это делать.

После смерти матушки у семьи возникли серьезные проблемы с наследством. Обнаружилось давнее завещание, в котором бо̀льшая часть имущества должна перейти к родному брату покойной. Отец семейства Фредерик не желал терять ни гроша, к тому же на его плечах трое детей. Он вступил в борьбу за наследство, не спал ночами, перерыл много книг о законах и перебрал разных специалистов по правоведению, что привело к потере финансов.

Но в один день Фредерик вбежал в дом и громко сообщил детям, что у него получилось, и имущество остается за ними, а также за подделку завещания брат супруги обязан выплатить большую компенсацию и оплатить все расходы Фредерика. Мэделин первая встретила отца в холле и округлила глаза, увидев, как он занес несколько раритетных картин и золотых статуэток, что отдал ему шурин в качестве части компенсации.

– У этого прохвоста ничего не получилось! – возгласил взбудораженный глава.

Фредерик отличался эмоциональностью, порой даже легкой безрассудностью, характер его был вольный, а самомнение довольно высокое; то же и с ростом; волос светлый и блеклый, как и брови, однако они свойственно опускались и четко показывали хмурость, либо же подскакивали и выражали ликование. Отец всё реже пребывал в разуме, в основном в отрешенном состоянии, сам себе на уме, а порой мог ни с того ни с сего начать браниться, особенно после смерти любимой Эммы и судебных тяжб. Всё это сильно подорвало его здоровье, в большинстве психическое, ибо иных симптомов не наблюдалось.

– Ну что! Теперь вы сможете продолжать обучение в лучших университетах города! – бодро сказал Фредерик. – Мэдди, дочка, ты поступишь в королевскую консерваторию! – добавил юной.

Появился Джонатан, протирая о рукав рубахи круглые очки, что носил с самого детства из-за любви к чтению ночами.

– Ну а ты, сынок, дорастешь до профессора в самом престижном университете! Тебя будут слушать с разинутыми ртами эти недотепы студенты! – продолжал восклицать взбудораженный отец, жестикулируя рукой в мечтах.

Когда брат подошел ближе, Мэделин спросила про Бекки.

– А Ребекка у себя, ей некогда, она наводит марафет… Ведь у нее пикник с сыном мистера Ламберта… – ответил Джонатан с ноткой иронии.

Юношей он был открытым и улыбчивым, Мэделин очень любила брата и считала его самым добрым на свете, он ей был ближе отца. С детства она привязана к Джонатану, он часто нянчился с младшенькой и учил грамоте тогда, как старшая сестра занималась всегда собой, обожала наряды, украшения, что дарил ей отец, и быстро повзрослела. Бекки давно мечтала о богатом муже и шикарных балах, на которых ей удавалось побывать с семьей. Красота и блеск господ и дам из высшего общества всегда манили ее и завораживали. Собой она была недурна, стройная фигурка, темно-коричневый волос, правда жиденький, из-за чего приходилось завивать кудри и придавать объема в прическах. Глаза ее карие и невыразительные, как и блеклые бровки, однако взгляд мог приобретать игривость и загадочно заостряться на желаемом объекте, что юноши воспринимали, как флирт и знак внимания. У Джонатана тоже были карие глаза, но большие и красивые, с длинными ресницами подобно матушке. Мэделин же совершенно не была похожа на отца и лишь совсем немного на мать, хотя Фредерик считал по-своему и, наоборот, всегда говорил о схожести именно с младшей дочерью.

– Ну что, мой уникум, сыграй-ка нам что-нибудь веселое, хочется танцевать! – сказал отец Мэделин и, оставив картины и статуэтки в холле, подтанцовывающей походкой направился в музыкальную.

Девочка с самого детства занималась музыкой. Еще не умея хорошо говорить, малышка уже потянулась к огромной, по сравнению с ней, арфе. Учитель музыки изумлялся ее способностям или вовсе дару, Мэделин схватывала на лету и играла без нот даже самые тяжелые произведения, а позже начала и сама сочинять музыку.

– Папа сегодня особенно не в себе… – произнес Джонатан.