Валентин Лавров - Блуд на крови. Книга вторая

— Сначала-то пусть лекарь войдет. Не при племяше же он осмотр меня станет производить? Зови.

Козлобородый, в золотом пенсне, доктор Тривус долго слушал Пискунову, измерял пульс, просил пациентку промычать букву «э», стучал по коленям и делал множество ненужных вопросов, ответы на которые не слушал, ибо знал их:

— Как сон? Что аппетит? Какое ощущение во рту после сна? Стул был? — и так далее.

Окончив осмотр, он попросил пригласить в спальню Хайлова, заигрывающего в гостиной с Сусанной и успевшего, в тайне от мужа, разумеется, назначить ей свидание и уже предвкушавшего сладость победы.

Когда Хайлов вошел, доктор, бесполезный как большинство докторов, стал распространяться по поводу течения болезни Пискуновой и планов терапевтического лечения. Тривусу было выгодно, чтобы старушка долго-долго находилась в нынешнем состоянии, не улучшая его и не ухудшая, ибо от таких пациентов и веры их в то, что именно Тривус — замечательный доктор, лучше всех знающий, как лечить болезнь, зависело материальное положение этого самого доктора.

По этой причине доктор беспокоился не о лечении больной, ибо излечить старость невозможно, а о том, чтобы иметь умный и многозначительный вид. Сам же он знал, что ничему помочь не может и никогда не лечил своих семейных, приглашая к ним другого доктора, который тоже ничего не знал и который тоже создавал себе репутацию знающего и умел напускать на себя самоуверенный и умный вид.

Изложив общий ход болезни, Тривус протянул Хайлову рецепт:

— Сейчас крайне полезно сделать инъекции нового препарата гормонала. Он изготавливается из перисталического гормона, добывающегося из селезенки животных. Он, при введении его в кровь, возбуждает клеточные комплексы, которые, в свою очередь, вызывают перистальтику кишок. Прекрасное лекарство! И еще — вот рецепт! — необходимо употреблять по столовой ложке во время еды три раза в день (не реже!) микстуру триферрола. Он способствует увеличению содержания гемоглобина. В аптеке Феррейна всегда в наличии. Цена флакона — девяносто копеек.

Хайлов вздыхал с покорным видом, кивал головой и обещал все исполнять в точности. Он протянул доктору конверт с пятьюдесятью рублями:

— Это от меня лично за усердие! — И, понизив голос свой до шипения, похожего на тот звук, что получается у паровоза при выпуске пара, спросил: — Можно ли надеяться на улучшение?

Тривус завел глаза и стал рассуждать на тему того, что наука пока не дошла до того, чтобы менять естественный ход событий, и что на девятом десятке лет полного выздоровления не бывает. Но при этом многозначительно добавил:

— Если правильно ставить диагнозы и находить в фармакологии точный эквивалент заболеванию, то в этом случае, вероятней всего, с точки зрения передовой науки, можно возбудить жизненные силы и найти пути поправлению на известный срок организма.

Хайлов, человек неглупый, словно бык, упершийся рогами в глухую стену, помотал головой, ибо ничего из этой наукообразной тарабарщины понять был не в состоянии. Но подполковнику даже не приходила в голову мысль, что и сам доктор в тарабарщине, которую он умел из себя извлекать, сам ничего не понимал. До его разума дошли лишь последние слова докторского монолога:

— В таком состоянии, как ваша тетушка, можно пролежать в постели еще лет пятнадцать. Но можно помереть и через неделю. Здесь предсказания антинаучны. Но будем рассчитывать на лучшее, лечение проводится правильно… — итак далее, и тому подобное.

Доктор заспешил, а Хайлов присел на кресло в изголовье, где часом раньше сидела Сусанна. Он немного поговорил со старушкой, уже уставшей от людей, потом поцеловал на прощание ее в щеку и наконец спустился на первый этаж в каморку дворника Тот попивал чаек с клубничным вареньем, явно из хозяйского припаса. Хайлов прогудел:

— Гляди за порядком в оба! Если, ни приведи Господи, тетушке станет худо, тут же пошли за мной. На сундук ты замок новый повесил?

— Так точно, ваше высокоблагородие Михаил Захарович! Это сама тетушка ваша приказала.

— Дай сюда ключ! — Хайлов грозно глянул в глаза Капитона. Тот было замялся, да поняв, что делать нечего, расстегнул ворот рубашки: на груди, рядом с нательным крестиком, висел ключ. Он снял его.

— А где другой?

— Это, извиняйте, сами Анна Ивановна отобрамши. У них…

— Слушай, Капитон, внимательно. Если все сбережешь, получишь от меня десять тысяч. Вот задаток, — Хайлов протянул тысячу рублей.

Капитон торопливо закланялся, хотел поцеловать руку Хайлова, но тот ее отдернул:

— Не сумлевайтесь, ваше высокоблагородие! Да я вам, как отцу родному, служу! Да чтоб мне…

— Будет, не трясись, как сотник в утро стрелецкой казни. Я поехал. Пес на цепи?

— Обязательно! Уж очень на людей бросается, так я его и не отцепляю никогда. Только меня к себе и подпускает. Сейчас фонарь возжгу и провожу вас до саней.

Большие часы в гостиной глухо пробили десять часов.

…Когда Капитон вернулся в дом, сапоги выше колен были в снегу. Дом погрузился в сон.

Поздний рассвет еще не успел заняться, но подполковника Хайлова разбудил слуга:

— От тетушки дворник прибежал. Требует вас, говорит — срочность какая-то…

Возле дверей, нервно теребя трясущимися руками заячьий треух, стоял Капитон. Увидав Хайлова, он всхлипнул:

— Ваше высокоблагородие, осироте-ели мы. Тетушка ваша Анна Ивановна приказали долго жить.

— Как? — выпучил глаза Хайлов. — Отчего?

— В начале восьмого утра прибегла ко мне Чеброва, говорит: «Зашла я к хозяйке, а она, кажется, не дышет». Побежали мы наверх, а она, сердечная, уже умершая. Я зеркало ко рту приставил, а испарений на нем не отпечатлелось. Как мы теперь жить будем? Ааа! — запричитал Капитон.

— Полицию вызвал?

— Как приказывали, ваше высокоблагородие. Все опечатано. Да это еще не все.

Хайлов удивленно поднял брови:

— Как это «не все»? Еще кто-то помер? Капитон с возмущением произнес:

— Чеброва стервой оказалась! Я когда в участок побежал, приказал ей охранять дом. И пуще глаза беречь добро от Беляевых. Они люди хорошие, честные, а проследить даже за честным человеком — это всегда полезно. Возвращаюсь из участка с двумя господами полицейскими, вдруг себе замечаю: из нашей калитки какая-то фигура — шмыг! Мы за ней. Да и куда фигура эта уйдет, если она с тяжеленным мешком, на плечах тащит. Догнали. Господин полицейский, как положено, для начала разговора по морде съездил, чтоб, значит, не бегала. К фонарю подтащили, глянул я, а это…Чеброва. А в мешке полным-полном серебряных ножей, ложек, вилок. Пуда два. Как это сил достало бегать с такой тяжестью?

— Где она?

— Господин частный пристав отвел ее в полицию. Там она под арестом.