Валерий Климов - Золотые погоны империи

Всё продвижение нашей колонны сопровождалось непрекращающимися восторженными криками экспансивных южан. А их прекрасные смугловатые брюнетки, не зная, как лучше выразить свои чувства к светловолосым богатырям, прибывшим из далёкой заснеженной России ради спасения их любимой Франции, посылали нам свои бесчисленные воздушные поцелуи и бросали в наши руки целые гроздья весенних цветов.

Большой восторг у встречающей нас публики вызвало также исполнение марширующими русскими шеренгами нашей любимой строевой песни, сложенной на слова пушкинской «Песни о вещем Олеге», два куплета и припев из которой были заранее, ещё в России, переведены и заучены на французском языке.

Сначала «завели песню» запевалы возглавлявшей шествие роты:

Как ныне сбирается вещий Олег

Отмстить неразумным хазарам.

Их сёла и нивы за буйный набег

Обрёк он мечам и пожарам.

Потом мощно прогремел подхваченный всеми, без исключения, шеренгами задорный припев:

Так, громче, музыка, играй победу!

Мы победили, и враг бежит, бежит, бежит…

Так, за Царя, за Русь, за нашу Веру,

Мы грянем громкое: «Ура! Ура! Ура!»

Особенно пронзительно, при этом, звенели строки про грядущее:

Скажи мне, кудесник, любимец богов,

Что сбудется в жизни со мною?

И скоро ль на радость соседей-врагов

Могильной засыплюсь землёю?

Но дальше опять следовал жизнеутверждающий припев:

Так, громче, музыка, играй победу!

Мы победили, и враг бежит, бежит, бежит…

Так, за Царя, за Русь, за нашу Веру,

Мы грянем громкое: «Ура! Ура! Ура!»

И на лицах марширующих солдат и офицеров вновь появлялись торжествующие улыбки, которые моментально, как в зеркале, отражались на лицах радостных марсельцев.

Огромный фурор среди французов произвёл, конечно, и сопровождавший одну из рот нашего батальона сибирский медвежонок «Мишка», передвигавшийся под контролем его добровольных поводырей рядовых Васьки Пыркова и Сёмки Сорокина. Он вызвал у них невероятный восторг и, естественно, в одночасье, стал неким персональным символом нашего Русского Экспедиционного Корпуса.

Впрочем, при проведении этого незапланированного парада русских войск чуть было не произошёл и небольшой конфуз: из-за несогласованности действий портовиков при нашей высадке с транспортных судов часть офицеров невольно отстала от своих подразделений, и те направились в город в составе общей колонны без командиров впереди своего строя.

Казалось, что в такой ситуации небольшой неловкости – никак не избежать…

Однако, помогла простая русская смекалка: одним и тем же младшим офицерам было оперативно поручено возглавлять, по очереди, помимо своих, ещё и эти «чужие» им роты до подхода их настоящих командиров.

Больше всех, при этом, «повезло» прапорщику Рохлинскому, который, по очереди, возглавлял, таким образом, аж, целых три «чужие» ему роты.

Для этого ему пришлось периодически оббегать с тыльной стороны дома, стоящие вдоль тротуара, чтобы вовремя стать во главе очередной оставшейся без офицера роты, проходящей маршем мимо восторженной толпы.

В результате, когда он проходил впереди солдатской шеренги, мимо одной и той же группы зевак, в третий раз, то ясно услышал сказанную одним из них, по-французски, замечательную фразу в его адрес: «Как же все русские офицеры похожи друг на друга!»…

Наш долгий церемониальный марш закончился лишь во временном лагере вблизи Марселя, отведённом нам властями этого города на краткосрочный постой.

По прибытии туда все нижние чины наших пехотных полков были немедленно оставлены, там, на попечение подпрапорщиков и фельдфебелей, а офицерский корпус почти тут же, в полном составе, направился обратно в город отметить своё прибытие на французскую землю.

Как, впоследствии, выяснилось: мы напрасно понадеялись на наших младших помощников в своих подразделениях. Один чересчур старательный подпрапорщик решил установить «собственную» очередь подхода всех рот к одному котлу, вопреки французскому плану раздачи ужина одновременно из нескольких котлов, в результате чего образовалась огромная очередь голодных солдат. И только приезд графа Игнатьева помог исправить ситуацию: к полуночи все нижние чины были, наконец, накормлены и отправлены спать.

Когда я, по возвращении в лагерь, узнал об этом, то мне стало невероятно стыдно за себя и других офицеров, праздновавших в Марселе во время вынужденной «голодовки» наших солдат. Я сразу же вспомнил ночной кутёж нашей большой офицерской компании в одном из кабаков «старого квартала» города. Шум от нашего веселья был такой, что все жители этого городского района повыскакивали на улицу.

Шампанское и деньги лились рекой, и всё это сопровождалось пьяными выкриками, типа: «Французы должны знать, как умеют гулять русские офицеры!»…

Меня немного утешало лишь то, что лично я тоже, так толком, и не перекусил в этот прошедший сверх суматошный день, так как, по прибытии из лагеря в город, я сначала потратил весь остаток светового дня на осмотр достопримечательностей Марселя и лишь только потом присоединился к своим празднующим товарищам.

Кстати, наибольшее впечатление, в моей одиночной экскурсии по этому древнему средиземноморскому городу, на меня произвели собор Нотр-Дам де ля Гард, находящийся на самом высоком городском холме (с которого открывалась захватывающая дух панорама Марсельского залива и всего города, расположенного многочисленными ярусами на прибрежных холмах, как бы отделяющих его от остальной территории страны), и самая оживлённая городская магистраль Ла Канабьер, которая, визуально, словно опускалась своей нижней частью в прибрежную гладь Средиземного моря, воплощая, тем самым, наяву древний миф о Марселе, как о «Вратах Востока». Остальные же местные достопримечательности, как, впрочем, и вечер в здешнем кабаке – меня, честно говоря, особо не изумили, хотя и впечатление, в целом, не испортили.

Жаль только, что это хорошее, в принципе, настроение от удачно прошедшего дня оказалось сильно «смазанным» инцидентом с задержкой питания наших нижних чинов…

Но, впрочем, все мои радостные и не очень переживания закончились довольно быстро. Уже на следующий день нас стали, эшелонами, отправлять в провинцию Шампань в специально подготовленный учебный лагерь «Мальи», расположенный недалеко от Парижа, и новые хлопоты, связанные с этим переездом, постепенно затмили собой воспоминания о первом дне нашего пребывания во Франции.

В лагерь «Мальи» подразделения нашей 1-й Особой пехотной бригады прибывали из Марселя в течение целой недели, с двадцать второго по двадцать восьмое апреля одна тысяча девятьсот шестнадцатого года, и сразу же, по прибытии на место, получали оружие и необходимую материальную часть.