Анатолий Леонов - Святой сатана

Евникея возмущенно взмахнула руками.

– Не сам же прознал? Ты же ему и помог! А что сейчас мешает?

– Ну хотя бы то, что к Машке он не меня, а Федьку Шереметева с Богдашкой Глебовым посылает.

– Но врачи-то с ними твои едут? Прикажи! Ты же начальник.

Салтыков уныло посмотрел на мать.

– Моя власть в этом весьма ограничена, – произнес он с легкой тенью раздражения в голосе. – Они государевы люди. Что посчитают нужным, то и напишут во врачебной сказке.

– Вот развели басурман вокруг царя, плюнуть некуда, – проворчала Евникея и тут же больно схватила сына за запястье своими сухими, скрюченными от застарелого камчуга [11] Артрит. пальцами.

– Ты, Мишка, думай, что делать. Тетка твоя, Великая государыня, на тебя рассчитывает.

Салтыков покраснел от натуги, нахмурил брови и шумно выдохнул.

– Ну почему всегда я? Что других, никого нет? И что вам, матушка, далась эта пошлая девка? Хлопова – это тетушки забота, а нам надо Борьку из ссылки выручать…

Не дослушав до конца, старица Евникея молча отвесила сыну увесистый подзатыльник, от которого волосы на его голове встали дыбом.

– За что, матушка? – опешил Салтыков, растерянно глядя на рассерженную мать.

– Потому что дурак ты, Мишка! Как был дураком, так дураком и помрешь. Если Машка станет царицей, Хлоповы с Желябужскими нас, Салтыковых, со света сживут. Поедешь в дальние деревни коровам хвосты крутить. А поможешь тетке от постылой избавиться, уж она-то в благодарность найдет способ Борьку ко двору вернуть и тебя, дурака, возвысить. Понял? Ну ладно, иди теперь и думай!

Тут только Салтыков заметил, что возок стоит у ворот его дома. Он молча вышел наружу, плотнее запахнув на себе бархатный охабень, и, повернувшись к возку, учтиво склонил непокрытую голову.

Евникея оправила на голове глубокий куколь с крестом и словами молитвы и ехидно заметила:

– Только не думай, Мишаня, что на тебе свет клином сошелся. Есть у Великой государыни и другие возможности, так что постарайся быть первым.

– Это что за возможности? – насторожился Салтыков и посмотрел на мать сквозь прищур холодных глаз.

– Не твое дело, – ответила старица, – ты о своем думай!

Полог задернулся, и возок, сорванный с места четверкой вороных коней, стремительно исчез за поворотом.

Михаил проводил его хмурым взглядом, обернулся и пошел, но не в дом, как можно было предполагать, а к другому возку, одиноко стоявшему чуть поодаль от проезжей дороги. Внутри возка сидел закутанный в шубу лекарь Преториус, прижимавший к груди небольшой деревянный сундучок, «скрыню» [12] Переносной секретер. , за внешний вид прозванный в народе «теремом».

Салтыков молча уселся напротив лекаря и долго, не моргая, взирал на него пустым взглядом водянистых глаз. Молчание явно затянулось. Преториус нервничал, настороженно вглядываясь в лицо начальника Аптекарского приказа. Он кожей чувствовал, что именно сейчас должно произойти что-то важное, то, что изменит его судьбу. Он гадал, но не мог предположить, о чем в конечном счете пойдет речь. Очевидно было только одно: дело это было грязным и опасным, ибо только для таких дел Салтыков и держал чухонца подле себя.

– Поедешь в Нижний, к бывшей царской невесте Марии Хлоповой, – проговорил наконец вельможа, откинувшись спиной к стенке возка, – скажешь, от государя послан, нужные бумаги Потемкин тебе сделает.

– И? – спросил Преториус, не дождавшись конца фразы.

– Никаких «и»! – резко одернул его Салтыков. – Лечить ее будешь со всем тщанием и заботой.

Худое лицо чухонца вытянулось в гримасу недоумения. Салтыков понизил голос.

– Только вот, – прохрипел он, едва шевеля губами, – до прибытия дознавателей боярина Шереметева дожить она не должна. Понял?

– Понял! – удовлетворенно улыбнулся Преториус, осознав наконец суть своего задания.

Салтыков несколько раз моргнул и, глядя на лекаря как на пустую стену, продолжил:

– Мать требует тетке помочь, а тут в пору свою голову из-под плахи уберечь. Пять лет назад врачебную сказку Балсыря с Бильсом, писанную для государя, я подделал, и отправилась порушенная невеста прямой дорогой в Тобольск, комаров кормить. А сейчас царь мне не доверяет. Дознавателями к Машке Шереметева с Глебовым шлет, а врачей с ними прежних посылает, Бильса да Балсыря! Понимаешь, что будет, если правда откроется?

– Понимаю! – охотно кивнул головой Преториус.

– Ничего ты не понимаешь, чухонец, – мрачно произнес Салтыков, тяжелым взглядом уставившись в переносицу собеседника.

– Ты думаешь, зачем я тебе все это говорю? А говорю я это затем, чтобы ты понял – жизнь твоя целиком от меня зависит. Порошок, что не дал царской невесте две недели от утробы кровавой [13] Дизентерия. избавиться, кем приготовлен был?

Лекарь невольно вздрогнул и опустил глаза в пол.

– Теперь понял? – холодно улыбнулся Салтыков. – Меня – коль правды не скрыть, лишат чина и сошлют туда, куда Макар телят не гонял, а с тебя на дыбе с живого кожу спустят и жилы вытянут. Так что не вздумай меня предать.

Михаил хлопнул приунывшего лекаря ладонью по плечу и вышел из возка.

– Езжай! – сказал он бодро и махнул рукой возничему.

– Деньги и бумаги получишь в Приказе.

Застучали копыта коней. Заскрипели полозья, и возок неспешно тронулся. Михаил не стал провожать его. Начинался апрельский снегопад. Легкие, почти невесомые хлопья снега, кружась, падали на землю, засыпая грязь и слякоть деревянных мостовых. Снега оказалось так много, что за короткое время лег он на землю слоем в два вершка. Салтыков поежился и, открыв тяжелую, кованную железом калитку, скрылся во дворе своего дома.

Три месяца спустя.

Душным июльским вечером, как раз накануне Собора святого архангела Гавриила [14] 13 (26) июля. по лесной стежке, лежащей в стороне от Великоустюгского шляха, неспешно двигались скрипучие дроги, запряженные мохнатым, облепленным колючками монастырским мерином. Двигались дроги от села Морозовицы в сторону Кичменгского городка. Управлял повозкой отец Феона. Его извечный спутник и ученик, послушник Маврикий, сидел за спиной монаха и, спустив ноги с возка, беспечно болтал ими в воздухе, словно деревенский мальчишка, едущий с отцом на городской рынок.

Развлекая себя подобным занятием, Маврикий не уследил, как с ноги его слетела лыковая калига [15] Башмаки из лыка, те же лапти. и, совершив беззвучный полет по довольно высокой дуге, скрылась где-то в кустах боярышника.

– Ой-ой! – запричитал послушник, растерянно озираясь на учителя. – Отец Феона, лапоток-то мой улетел. Потерялась обувка!

– Ну, Маврикий! – сокрушенно покачал головой Феона, натянув вожжи.