Вячеслав Белоусов - Плаха да колокола

Но автомобиль секретаря набирал и набирал скорость. Они уже миновали улицу, свернули на другую, третью, а Странников не думал останавливаться, лишь оборачивался изредка, кричал, подбадривая и подтрунивая.

Турин поджал губы, прибавил скорость.

– Надо перегнать его, товарищ командир, а то попадём в историю, – посерьёзнел и Ковригин. – Приметил я запах от него, да и на глаз видать – пьян.

– Приметил он, – передразнил Турин. – Ты, Ангел, раньше бы мозги свои включал, когда руль ему передавал.

– Выпихнул он меня!

– Молчи уж. – Турину на одном из крутых поворотов удалось почти догнать автомобиль секретаря, но тот, погрозив ему пальцем, крикнул: – Я вам устрою смотр боевой подготовки! Ишь бойцы советской милиции!

И автомобиль под его управлением снова унёсся вперёд.

– Может, остановиться совсем? – предложил Ковригин. – Сделать вид, что сломались? Увидит, сам затормозит. Тут мы его и придержим.

– Этот не затормозит, – качнул головой Турин, и лицо его закаменело. – Этого только обогнать. До своего дома так мчаться и будет. Удила закусил. Знаю я. Страсть у него беговая. Не уступит.

– Тогда гони, Василий Евлампиевич, – напрягся и Ковригин.

Турин дал газу, и к концу следующей улицы оба автомобиля поравнялись.

– Василий Петрович! – замахал рукой Турин. – Остановитесь! Люд базарный затемно спешат места занимать. Не наскочить бы на кого!

– Пошугаем их, как кур! – захохотал Странников, но сбросил скорость. – Ладно. Уговорил. Тут до мостика недалеко. Сейчас развернёмся за поворотом, и я приторможу.

И действительно, автомобиль секретаря юркнул в поворот, скрылся за углом, но тут же послышались удар, дикий крик и скрежет врезавшегося во что-то металла.

Глуша мотор, Турин на ходу выскочил из машины, устоял на ногах и, не помня себя, понёсся к злосчастному переулку. До него было метров пять. Ковригин старался не отставать. Когда они были уже у цели, из переулка выбежал Странников, отчаянно размахивающий руками. Он пронёсся мимо, словно их не заметил. Следом неслась толпа, готовая разорвать в клочья любого.

Турин, выхватив наган, выстрелил несколько раз вверх. Толпа рассыпалась. Остался громоздкий мужчина. Сжимая обеими руками палку, он молча надвигался на начальника губрозыска. Турин снова выстрелил вверх и крикнул:

– Стоять всем! – обернулся к Ковригину: – Ну, Ангел, кажись, пришла твоя пора.

– Я здесь, Василий Евлампиевич, – попробовал тот его загородить, доставая револьвер.

– Не то, – отстранил его рукой Турин. – Спасай секретаря.

– Как спасать? – удивился Ковригин.

– Ты за рулём той машины был. Понял?

– Понял, Василий Евлампиевич, понял, – начал тот соображать.

– Увози его отсюда на моей машине, самосуда я не допущу. Разберусь сам. – Он поднял руку и громко произнёс: – Кто пострадавший? Я начальник уголовного розыска!

– Там! – махнул назад азиат палкой. – Там мой мальчик! Его машина сбила! А этот убежать хотел.

– Никто не убежит! Разберёмся! – шагнул вперёд Турин, не выпуская оружия. – Давай назад! Веди к ребенку, может, жив, – а Ковригину шепнул: – Дуй до милиции, да привези наших ребят из отдела.

Историю с аварией можно было замять сразу, но мальчик скончался, до больницы не довезли.

Вёз его сам Турин вместе с плачущим отцом на новенькой машине, которой так и не удалось догнать Странникова. До прибытия Ковригина с бойцами Турин урегулировал конфликт, если не считать плачущих женщин в чёрных накидках у ободранных, без единого деревца глиняных землянок, где и произошла трагедия. Ковригин упал в ноги отцу, тот молча пнул его ногой, и Турин скомандовал, чтобы шофёр поблизости не мельтешил. Фамилия секретаря губкома нигде и никем не произносилась.

А потом перед Опущенниковым, метавшим гром и молнии, Турин маячил, вытянувшись струной и поедая его глазами, а Ковригин понуро мучился над листом с объяснениями. Они ему никак не давались.

– Турин! – взвизгнул, потеряв терпение, бегавший по кабинету из угла в угол Опущенников. – Ты бы хоть подсказал своему олуху, как писать нужно. Сумел человека угробить, умей и ответ держать.

– Одну минутку, товарищ начальник, – подсел Турин к Ковригину. – Ну, чего у тебя не катит?

– Да не получается ничего! – бросил ручку тот. – Никогда не писал этих объяснений. С чего начинать, чем заканчивать?

– Спокойнее, чудак, – подтолкнул его плечом Турин. – Нет ничего проще. Слушай внимательно и строчи, а я диктовать буду.

– Они у тебя все такие оболтусы! – ругался Опущенников. – Набрал архаровцев! Этот чем занимался?

– Ездил, вы хотели спросить?

– Ну ездил, чёрт его подери!

– Значился охранником ответственного секретаря губкома, – Турин со значением взглянул на Опущенникова и добавил: – После того нападения на Иорина, если не забыли, считается также личным водителем Странникова.

– По приказу?

– Вы подписывали.

– Не помню. Всё у нас как-то в спешке… Иорин как?

– Жив-здоров.

– А те?..

– Как и положено, – развёл руки в стороны начальник губрозыска. – Все три бандита в земле сырой. По заслугам и в соответствии с законом.

– Хм, – подпёр кулаком нос Опущенников и дёрнул себя за ухо.

– Да не терзайте вы себе мозги, Ефим Петрович. – Турин привстал, закончив диктовать. – Тем более уезжая. Персючонок сам виноват, на перекрёсток вылетел, удирая от папаши, который его на рынок спозаранку гнал, вот и угодил под колёса. У шофёра и мгновения не было, чтобы затормозить. Пацанов нарожали инородцы, присмотра никакого, они же как кошки носятся туда-сюда. Потерпевший претензий не имеет. С отцом я вопросы все решил.

– Решил?

– Понятливый мужик. Мы в отделе собрали гроши, оказали материальную помощь родственникам. Довольны. На похороны выделил милицейский оркестр.

– Я ещё тебя не назначил исполняющим, – прищурился Опущенников. – Никак не дождёшься, когда укачу?

– Извиняюсь, за вас распорядился. Покойники не ждут.

– С оркестром переборщил.

– Уберём. Пришлю гражданских.

– Он мусульманин, говоришь?

– Персюк.

– Там музыка совсем не желательна. Они его в покрывало, и бегом, чтобы до заката солнца успеть земле предать.

– Точно! Как же я обмишурился! – хлопнул себя по лбу Турин. – Закрутился совсем. Ну да ничего, подскажу Сунцову, он всё исправит.

– Сунцову?

– Второй день там дежурит на всякий случай.

– Китаец, что ли?

– Ну да, Ван-Сун. Он за своего уже в губкоме. Быстро в образ вжился, паршивец.

– Что докладывает про аварию?

– А ничего. Обстановка нормальная. С недовольными работа проведена. На советскую милицию обид нет. Со спокойной душой можете уезжать, Ефим Петрович.

– Писать жалобы потом начнут. Это сейчас они тише воды ниже травы. Некстати всё это. Ох, некстати!