Кристофер Сэнсом - Седьмая чаша

Нам тоже пришлось поорудовать локтями, чтобы протиснуться сквозь толпу к дворцовому двору, минуя хозяев лавок, которые во все горло расхваливали свой товар. Уличных торговцев было несметное множество. Некоторые продавали свой товар прямо с повозок, запряженных ослами, другие – с лотков, которые висели у них на шеях на широких лямках. Тех из них, что пытались приблизиться к нам, Барак разгонял энергичными взмахами рук. Несколько одетых в лохмотья, но мускулистых молодых людей с интересом поглядывали на высокомерного вида господина средних лет, который важно шествовал по улице. Он был одет в длинную, отороченную соболиным мехом накидку и богатый дублет.

«Наверное, какой-нибудь член парламента из провинции, – подумал я. – Нашел место и время кичиться своим богатством!»

Если бы дело происходило после наступления темноты, я не дал бы за его кошелек, а то и жизнь и дохлой мухи.

– Расследование начинается завтра, – сказал я Бараку. – Прости, я забыл тебе об этом сообщить.

– Я должен на нем присутствовать?

– Да. И Дороти тоже. Бедная женщина, это станет для нее еще одним испытанием. Они с Роджером так любили друг друга.

– Она выдержит?

– Надеюсь, что да. Дороти сильная. Сегодня утром я зашел проведать ее. Она все такая же тихая и белая как полотно. – Я прикусил губу. – Надеюсь, писаки не пронюхают о случившемся раньше времени, иначе они разнесут эту историю по всему городу.

– Да, причем с большим удовольствием.

– Я знаю. Клянусь смертью Спасителя, от этого коронера Броуна толку никакого. Расследование должно было начаться еще вчера, поскольку сегодня убийца уже может находиться в другом графстве. – Я в отчаянии покачал головой. – Я сам навещу Гая, чтобы узнать, что дало вскрытие и осмотр тела.

Дорогу мне преградил оборванный коробейник. На шее у него висел лоток, наполненный дешевыми побрякушками.

– Кольца и броши, сэр! – оглушительно завопил он. – Для вашей дамы! Прямиком из Венеции!

Я обошел оборванца.

Мы почти подошли к новому дворцу, прямо впереди были огромные ворота, ведущие в чертоги Вестминстерского аббатства. Толпы людей стали гуще, и, проходя под аркой ворот, я едва не споткнулся об уличного шулера, который сидел, разложив перед собой крапленые карты, и призывал прохожих «попытать счастья». Мы вошли на широкий Вестминстерский двор, который уже успели заполнить юристы. Часы на башне показывали половину десятого. Мы успели почти вовремя.

– Тамми сказала, что видела вас недавно, – проговорил Барак. – Будто бы вы нас навещали.

Значит, она ему все же рассказала. Может быть, для того, чтобы таким образом надавить на меня и заставить поговорить с ее мужем? Но сейчас время для этого было явно неподходящим.

– Я проезжал мимо Олд-Бардж, возвращаясь от Гая, – сказал я, стараясь, чтобы голос мой звучал как можно более непринужденно. – В твоей берлоге царит ужасающая сырость.

Барак с мрачным видом передернул плечами.

– Я бы переехал, если бы ребенок остался жив. Но судьба распорядилась иначе.

– Тамазин выглядит немного… подавленной.

– Никак не может успокоиться после смерти малыша. В отличие от меня. – В его голосе зазвучали жесткие нотки. – Она полна бабьих слабостей. Куда только подевалась ее прежняя сила духа?

Барак не смотрел мне в глаза, что случалось крайне редко.

Я увидел, что расположенный в центре двора фонтан под куполом, который простоял замерзшим всю зиму, снова работает, весело брызгая водой. Невольно я вспомнил фонтан в Линкольнс-Инн и на мгновение закрыл глаза.

Уайтхолл представлял собой небольшой зал, к которому от входа вел заполненный людьми коридор. По обе стороны коридора вдоль стен стояли скамьи, а на них, робко поджимая под себя ноги, сидели истцы и смотрели на юристов, оккупировавших остальное пространство. Сюда в поисках правды стекался бедный люд со всей страны, надеясь на то, что барристеры, состоящие на государственном содержании, решат все их беды. На многих просителях была грубая домотканая одежда деревенских увальней. Большинство из них были подавлены величием всего, что их окружало, но некоторые выглядели вполне решительно.

Я увидел первого из своих клиентов, Гиба Рука, мужчину тридцати с небольшим лет, низкорослого, коренастого и с квадратным лицом. На нем была красная накидка, слишком яркая, чтобы являться в ней в суд. Рук хмуро наблюдал за двумя мужчинами, которые разговаривали в главном зале. Один был высок и облачен в дорогую одежду; приглядевшись ко второму, я с удивлением обнаружил, что это не кто иной, как Билкнэп. Мой давний недруг выглядел изможденным в своей длинной черной мантии. Он рылся в бумагах, лежавших в его адвокатской сумке. Высокий мужчина, похоже, был недоволен своим собеседником.

– Привет, Гиб! – произнес Барак, плюхнувшись на лавку возле Рука. – Что-то ты чересчур вырядился.

Рук кивнул Бараку и поднял глаза на меня.

– Здравствуйте, мастер Шардлейк. Готовы к схватке?

Я окатил его ледяным взглядом. Обзаведясь собственным барристером, некоторые мои клиенты теряли чувство меры и считали, что имеют право держаться со мной фамильярно и даже насмешливо. Подобное отношение только повредило их делу. Участие в суде требовало трезвого и уважительного поведения.

– Я готов, – ответил я. – Дело у нас верное, а если мы и проиграем, то лишь потому, что суд сочтет ваше поведение нахальным и оскорбительным. Так что следите за своим языком во время заседания. Кстати, вырядившись, как павлин, вы совершили первую ошибку.

Гиб покраснел. Он был одним из многих коттеров [13] Коттер – представитель части феодально-зависимых крестьян средневековой Англии, державший очень мелкий надел: дом с приусадебным участком. Коттеры, как правило, становились батраками, а позднее – наемными рабочими. , разбивших за последние пятнадцать лет огороды в районе Ламбетских болот на другом берегу реки. Лондон безостановочно разрастался, и ему требовалось все больше пищи. Осушая топи, коттеры заселяли и осваивали появляющиеся участки суши, не спрашивая разрешения у землевладельцев, которые никогда не занимались этой землей, да и жили далеко от своей болотистой собственности. Но недавно арендаторы поняли, что упускают реальную прибыль, и стали использовать поместные суды для того, чтобы выгнать коттеров с захваченных ими земель и присвоить результаты их труда.

Гиб обжаловал выселение с освоенных земель в суде прошений. В поданной им апелляции цитировались древние законы и упоминались туманные прецеденты из прошлого, которые мне удалось отыскать в архивах. В соответствии с ними, если человек возделывал участок размером меньше двух акров в течение двенадцати лет, его нельзя было изгнать с этой земли.