Роман Арефкин - Мост, колодец и тень

Наша первая беседа состоялась в первый же вечер, после ужина, когда доктор попросил моего отца оставить нас наедине в его кабинете. Этот разговор, во многом, и послужил отправной точкой в моей истории.

– Я полагал, что увижу сломленного человека, но пока что передо мной лишь опустошённый сосуд. – говорил доктор, глядя на то как из-под металлического абажура настольной лампы лился приятный, тёплый свет – Мне прежде всего следует выяснить, нет ли в этом сосуде бреши…

Сказав это, доктор направил на меня округлые линзы своих очков, в которых забавно отражался свет лампы. Я, к некоторому недовольству самого доктора, продолжал молчать и просто глядел в ответ.

– Ваш отец поведал мне вашу историю. – продолжил Кристенсон, опершись скрещёнными предплечьями о крышку своего стола – Честно сказать, меня это не особо впечатлило.

Сказав это, доктор очевидно поймал на себе мой встревоженный взгляд, посему он поспешил упредить мою реакцию сделав жест, призывавший не спешить с выводами.

– Ваш отец переживает за вас, и я понимаю природу этого явления. Однако, он по столь же понятным причинам, не может понять причину вашего нынешнего состояния.

С этого момента он завладел моим вниманием. В действительности, все те специалисты, с которыми я сталкивался до него, говорили лишь обо мне, и никто не затрагивал Её. Для всех этих людей, как и для моего отца, Инна умерла, исчезнув из этого мира, забрав с собой смысл моей жизни, сделав меня «бумажным трафаретом» – подобием человека, антропоморфной фигурой которая выделялась в мире живых людей своей невыразимой плоскостью.

– С профессиональной точки зрения, мне было бы полезно узнать историю ваших отношений, так поступают люди моей профессии, и вы уже видели таких немало, верно?

Я кивнул, один раз, коротко, давая свой ответ.

– Как вам спится по ночам? – таким был его следующий вопрос, заданный тоном полнейшего безразличия, как если бы мы вели самый непринуждённый разговор и за неимением других тем был задан этот.

Я рассказал ему о том, что сперва я проваливался в темноту, которая, словно прожевав меня, выплёвывала обратно поутру – навстречу предстоящему дню. Я чувствовал себя измотанным с самого утра, обрекая свой день на неясное, спутанное существование за пределами жизни других людей.

Затем, спустя какое-то время, я стал видеть первые сны. До этого я никогда не придавал значения ночным видениям, и быстро забывал всё, что видел.

– Эти сны были другими. – сказал я, всматриваясь в лицо доктора, пытаясь разглядеть его глаза за круглыми линзами очков. В ответ Кристенсон лишь кивнул, призывая меня продолжать.

– Там нет цвета, понимаете? – и вновь доктор отвечал мне молчанием – Словно смотришь чёрно-белый фильм, без звука, не ощущая ничего, кроме восприятия образов.

– Что это за образы, можете вспомнить? –доктор сделал незначительное ударение на этом вопросе, словно придавая ему значение, выделяя среди всего прочего, что я рассказывал.

Я же только пожал плечами в ответ:

– Это место…, я там никогда не был ранее. Так мне кажется. Нет, я уверен… Я никогда там не был. Там есть гора, не очень высокая, я имею в виду, она не оголяется скалами на вершине, вся покрыта лесом. Лес смешанный, судя по всему. Какие-то реки, я не слышу их, но словно знаю о их присутствии. Под моими ногами колышется трава, не высокая, ровная – как ковёр, это покрытие тянется далеко, увлекая меня идти дальше и дальше. Периодически там встречаются ледники, просто площадки покрытые льдом, как если бы то были локальные фрагменты зимы посреди очевидного лета.

Я вновь посмотрел на доктора, мне хотелось получить обратную связь, понять, внимал ли он моим словам. Кристенсон на мгновение задумался, будто бы то, что я упомянул этакую мелочь – лёд на траве – было куда важнее самой темы нашего разговора.

– Продолжайте. – сухо ответил Критсенсон, отводя взгляд в сторону.

– Я неоднократно обнаруживал себя там, в этих странных землях, лишённых, по сути, всяких признаков жизни.

– Были там какие ни будь животные или птицы? – спросил доктор – Что-нибудь ещё, кроме вас самих?

Я задумался. Ответ на этот вопрос лежал на поверхности, однако, меня удивляло внимание доктора к тем деталям, которые я считал совершенно ненужными.

– Там определённо не было ни одного животного или птицы. Вообще ничего такого, если вы понимаете меня…

Сказав это, я осёкся, я вдруг понял, что сам то я едва ли понимал, к чему хотел подвести своего собеседника.

Доктор внимательно посмотрел на меня.

– Стало быть, ни одной живой души? – спросил он, как то подозрительно протягивая слова, словно давая мне понять, что он знал то, о чём мне вовсе не хотелось говорить.

– Олег. – Кристенсон впервые снял с переносицы свои очки и отложив их в сторону, потёр переносицу, сильно при этом зажмуриваясь – Несколько лет назад, я пережил клиническую смерть, попал в аварию…

Доктор продолжал смотреть куда-то в сторону, а поскольку в данный момент в кабинете единственным источником освещения была настольная лампа, взгляд Кристенсона исчезал в притаившихся тенях, нашедших своё убежище между шкафом и книжными полками.

– Я пережил клиническую смерть, находясь на искусственном обеспечении жизни несколько дней. Клиницисты, боровшиеся за мою жизнь, склонялись к тому, чтобы уже отключить меня от оборудования, но сложилось по-другому.

Я, разумеется, не знал этой истории, и мне отчего-то стало не всё равно. Нет, это не было чувство сострадания или даже сочувствия, скорее во мне вспыхнул интерес. Я не успел сформулировать вопроса, прежде чем Кристенсон продолжил:

– Все эти дни, что сознание моё отсутствовало в мире живых людей, я вовсе не был поглощён безраздельной тьмой, как это принято полагать. Я не видел тоннелей к свету, как это часто описывают сторонники религий и никто никуда меня не звал. Вместо этого, я обнаружил себя в месте, которое ты описал с такой поразительной точностью.

Я помню своё удивление, услышав это признание от доктора. Сперва мне показалось, что я его неправильно понял, и мне захотелось переспросить. Однако под его взглядом я осознал, что наши мысли касались одного и того же предмета.

– Я видел гору, про которую ты говорил, и леса, которые ты описал, я блуждал меж этих деревьев. От моего внимания, разумеется, не укрылись и эти феноменальные сгустки льда, там, посреди лета. – теперь Кристенсон откинулся на спинку своего кресла, под его массой, незакреплённые колёса сделали треть оборота назад – Если бы вам достало желания продвинуться вглубь тех краёв, вы бы и не такое увидели.

Я вопрошающе поглядел на доктора, тот впервые улыбнулся.

– Когда меня вывели из комы, я ощутил себя опустошённым, как если бы меня лишили чего-то, что уже стало укореняться во мне. Словно бы душу мою вырвали с корнем. Я утратил интерес ко всему, что наполняло мою жизнь смыслом. В той аварии погибла моя супруга…