Владимир Бородин - Госбезопасность и шестой фактор

В итоге телефонистки Соликамска и Перми прослушали такой мой рапорт: «Гранат, я Дикий. Докладываю…работу Палицы: за ночь сделал… – три в переднюю… и две… – в заднюю…». Оглушительный хохот офицеров показал, что крещение я прошёл.

Но скажу честно: о группе Дятлова я подзабыл, тайна её гибели меня особо не тревожила. Пока…

Пока не случилось зимой чрезвычайное происшествие у меня во взводе. Хозяйство моё включало, среди прочего, почти тридцать километров воздушной проводной линии до Соликамска. Воздушка эта была старая, нередко рвалась при обледенении. Но линия нужная; вот и приходилось отправлять вдоль неё сержанта и солдата на лыжах для обследования и ремонта. Так и в тот раз: пошёл младший сержант Шаранов, здоровяк из Горького, а с ним – шустрый ефрейтор Волошин. Взяли бойцы полевой армейский телефон, монтёрские когти, проволоку и верёвку, да булку хлеба и пару банок тушёнки, встали на лыжи и скрылись за ближайшим бугром. А морозы на Северном Урале и за минус сорок обычны; но благо, что ветры слабые, а то и вовсе штиль.

Солдаты обнаружили порыв довольно быстро, в двух километрах от позиции роты. И тут чёрт их попутал: натянули они верёвкой провод, но скрутку не сделали. Решили погулять, вояки хреновы, в Германии. Не пугайтесь – Германией они называли село в семи километрах, где жили немцы, высланные из Поволжья, задолго до того, как туда подходил Гитлер. Признаться, село это, Шварцдорф по-немецки, выгодно отличалось от окрестных русских деревень. Дома все кирпичные, у каждого второго – гараж с «Москвичом» или даже с «Жигулями». Русские Хорюшино, Половодово да Лобаново – разбросанные в беспорядке тёмные срубы за кривыми заборами. Об «улицах» и не говорю.

В чистой светлой столовой бойцов покормили бесплатно, то есть за тушёнку. Размякли они в тепле, да и купили из-под полы бутылку «шнапса». Выпили её с немочками-посудомойками уже в подсобке, там же и ответку приняли. А темнеет зимой в тех местах очень рано: север всё-таки. Спохватились вояки, взяли ещё бутылку водки для сослуживцев и рванули к месту порыва линии.

Пошёл снег. При морозе он был мелкий, как манная крупа, но не сказать, что редкий.

В глубоких сумерках не сразу нашли нужный столб, вымотались по сугробам. Наконец Волошин влез к порыву, подключил телефон, дозвонился до меня. На радостях я, замученный тревогой, и не заметил, что он доложил заплетающимся языком:

– Та-варищ ле-тенант, на-ашли п-парыв! Си-час па-ачи-ним…

– Где вы? – заорал я в трубку. – Где сейчас находитесь?

Замешательство секунд на десять; затем ефрейтор промямлил обтекаемо:

– Ну, за… ни-мецкой ди-ревней… Долго шли…

– Молодцы! Почините – выходите на дорогу! Подскочу к вам на машине! – категорически приказал я.

– Л-ладно…, – не по уставу ответил Волошин упавшим голосом.

Наш побитый ГАЗ-53 уже час как стоял «под парами». Я выбежал из канцелярии роты, вскочил в кабину и:

– Гони, Некрасов, со свистом! До немцев.

Через пару-тройку минут мы пролетели то место, против которого в полукилометре копошились в снегу оба солдата. А вскоре я опрашивал завмага Марту да завстоловой Клару Шульц, не знают ли они, куда пошли мои бойцы.

– Да, были…, обедали…, куда-то пошли часа в четыре…

– В четыре?! А мне звонили в шесть! Значит, рванём дальше, Некрасов.

А в это время солдаты замерзали. И кто из них предложил сдуру согреться водкой?

– Ну, по паре глотков – и на дорогу! О, потеплело! Давай ещё по два…

И тут их «развезло». Стоять на лыжах они уже не могли, да и сломать умудрились одну. Ползли к дороге по рыхлому снегу, выбиваясь из сил. Когти монтёрские бросили: тяжёлые, как якоря. А потом и сидор с инструментом и телефоном.

В сотне метров от дороги упёрлись они в стог сена. Сержант хотел смеяться от радости, но лицо уже прихватил мороз, и он лишь прошлёпал синими губами:

– Спасены!.. Сейчас, сейчас…

Волошин тупо царапал обледенелый стог, пытаясь разгрести сено. Тщетно: рукавицы скользили по корке смёрзшейся травы. И тогда он, уже не соображая, что делает, скинул рукавицы. Уже через три минуты пальцы ефрейтора заныли нестерпимо. Он скрестил руки, сунув ладони в подмышки, ткнулся лицом в зачаток норы в стогу и затих, засыпая.

А сержант, скинув рукавицы тоже, достал спички и пытался поджечь стог.

– Счас…, счас…, счас…, счас…, – еле шептал он. Спички ломались, не зажигаясь; головки, вспыхнув, тут же гасли. Он уже складывал их по три-четыре с тем же «успехом». И вдруг осознал, что осталось не больше дюжины крохотных осиновых палочек, и на их серных кончиках – его жизнь. Честно сказать, о товарище Шаранов уже не думал.

Тогда он сообразил: выскреб из карманов почти пустую пачку сигарет, а из нагрудного – письма из родного Горького от матери и любимой Анюты. «Последние», – с ужасом понял он, – последние в жизни моей». Сжал всё в рыхлый комок, придавил его к замороженному сену.

– Мамочка, Анютка, спасите!.. – взмолился он, поджигая бумагу. Письма вспыхнули; но он даже не почувствовал, как они обожгли ему ладонь. Крохотный участок сена стал обугливаться, но и бумага – тоже. Раздувать её слабым дыханием он уже не мог; пламя погасло. И в этот момент он увидел ротный грузовик. Казалось, свет фар, как оглобли, тащит машину за собой по дороге к тёплой казарме. Быстро, слишком быстро. И тогда он закричал:

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.