Сергей Колбин - Эшафот на пьедестале. В трёх частях

Утром вереница лиходеев двигалась по льду – идти было легко, а главное – следов не оставалось. В верховьях речки, где полоса наледи сужалась и раздваивалась, один из людей Мирона пошёл не в след и провалился по пояс в ледяную воду. Его выдернули, дали пинка и отправили обратно в схрон. Архип негодовал:

– Если кто ещё сделает шаг в сторону, подо льдом и останется – я его туда дубиной запихну!

Когда речка стала совсем узкой, атаман вывел ватагу в целину, и они с версту двигались медленно, проламывая наст местами по колено. Перевалив через гриву, разбойники оказались уже на другой речке, покрытой такой же наледью. Архип дал передохнуть всем и сделал последние наставления:

– Через пару вёрст подходим к дороге – все сразу под мост. Сидим тихо и берём первую же подводу, едущую слева направо. Мороз долго сидеть нам не позволит. Живых не оставляем, а то нас быстро выследят. Монах по дороге присматривает жердь, а ты, Авдошка, держи пику наготове – и чтобы не дрогнул!

Когда подошли к мосту и забрались под него, Архип знаком дал понять, чтобы сидели тихо, сам же пробил тропу наверх и осмотрелся. Время шло медленно, а мороз донимал всё сильнее и сильнее. Послышался стук копыт, но подвода шла справа налево – Архип покачал головой со стороны в сторону, одновременно показав кулак. Проскрипели брёвна моста, и пахнуло конским духом. Опять томительное ожидание.

Наконец, вот он звук саней, и как раз с нужной стороны. Монах с Авдеем, а за ними и все остальные, выскочили вовремя – кровавое дело свершилось за несколько мгновений. С поклажей управились быстро, благо подвода была одна, и хотя добыча оказалась не богатой, хлеб всё же имелся. Тела невинно убиенных атаман приказал свалить на сани. После чего он стеганул лошадь кнутом, и та, с ржанием, понеслась по дороге. Заровняв тропу, набитую из-под моста, разбойники бегом двинулись в обратный путь. К логову подошли уже в сумерках. Уставшие, но довольные, они долго чавкали перед сном таким долгожданным хлебом.

Апрель, как и положено ему, начался большими припарками. Авдей подолгу сидел на южном склоне горищи и наблюдал за разительными переменами всего окружающего. Клиньями и стаями летели перелётные птицы, певчие же заполняли трелями все часы суток, не смолкая даже ночью. Проталины с каждым днём становились все больше, зеленее, и вот, наконец, последние пятна снега исчезли – такая длительная и тоскливая зима закончилась.

Как-то утром Архип объявил:

– Завтра уходим в летние хоромы, теперь нас каждый кустик пригреет, а сюда без моего дозволения возвращаться строго заказываю. Если кто даже под пытками выдаст это логово – на том свете сыщу и жилы повыдергаю!

Быстро, медленно ли – кому пролетело, а кому протянулось два года. Немеряно кровушки пролила шайка чернобородого, да и самих разбойников полегло немало, а переловлено было и того больше. Но много на земле псковской обездоленного и обозлённого люда, который продолжал пополнять ряды лиходеев.

Многому научился за это время Авдей, а главное привык к крови. В первое разбойничье лето он удержу не знал на вылазках, сомневаясь в нужности своего существования – не раз бывал на волосок от смерти, играючи уходил от погони. Однажды Архип рассказал ему историю далёкой давности, которую поведал его предшественник: «Раньше разбойники собирались в большие ватаги до сотни душ и делали налёты даже на монастыри. Был такой атаман Евсевий, который повёл свою шайку на Крыпецкий монастырь. Что там у них получилось, неведомо, но вот только не стали убивать лиходеи монахов и разорять храм, а убрались, прихватив лишь харчи. Сам же Евсевий остался в монастыре, и до конца дней замаливал грехи». После паузы Авдей недоумённо спросил:

– К чему это ты, Архип?

– А к тому, что рука начала дрожать, да пелена на глаза настилаться. В нашем деле это конец. Грехи замаливать я не собираюсь, а вот чтобы кости мои зверьё да вороны растаскивали, не хотелось бы. Ну, да ты смышлёный, должен понять.

Ничего не сказал Авдей, лишь посмотрел в глаза чернобородому да шумно выдохнул сдавившей на миг грудью.

Как в воду смотрел Архип. Погожим деньком два десятка разбойников расположились в засаде на Рытной горе, через которую вздымался тракт Гдов – Псков. До ночи по дороге не проследовало ни одной телеги, и налётчикам пришлось остаться на ночь, благо парная погода не ломила костей. В бору стоял сосновый, с примесью черничника и толокнянки, аромат. Авдею не спалось – опять привиделась Марьянка, укоризненно качающая головой: «Мол, не то ты делаешь, Авдоша, не то». Видение прервал Архип, проверявший подельников.

– Ну что, Авдошка, тебя ещё не сморило?

– Да нет, что-то не спится и на душе как-то томно.

– Что так?

– Видел неподалёку след на кротовине какой-то необычный, ненашенский.

– Ну и что?

– Да место это больно примелькавшееся, проследить опытному ловцу не так уж и трудно.

– Накаркаешь, Авдошка: помяни чёрта – он и появится!

– И всё же, я бы с началом зорьки смотался, от греха подальше.

– Ладно, утром решим.

Не знал Архип, но чувствовал неладное Авдей, а между тем помощнику воеводы Микифору Юдину уже доложил лазутчик о том, что разбойники днём засели на горе Персиянке.

Забрезжил рассвет, а Архип всё не давал команды на отход. Авдей уже хотел сам найти атамана и напомнить ему о ночном разговоре, но в это время послышался стук подков – две телеги начали подниматься в гору. Раздался залихватский свист, и разбойники, выскочив из укрытий, бросились на дорогу. Но не тут-то было – десяток путников, оказавшись хорошо вооружёнными пиками и саблями, дружно встретили налётчиков. Вдобавок к тому послышался гул приближающихся верховых всадников.

– Ловушка! Врассыпную!

Раздался вопль чернобородого, но было уже поздно – половина разбойников полегла прямо на дороге, а убегавших начали настигать всадники по краям дороги. Авдей с Архипом кинулись к ложбине, выходившей к моховому болоту, но чернобородый начал отставать, а сзади послышался конский топот. Авдей, спрятавшись за раскидистой сосной, пропустил тяжело дышащего атамана с окровавленной рубахой, и когда наездник поравнялся с ним, сбил того пикой. Схватив лошадь за повод, в несколько прыжков догнал Архипа. Тот уже качался, и Авдей с трудом взгромоздил его на коня. Выйдя в моховое болото и, быстро перейдя открытую его часть, они скрылись в гриве корявых сосен. Несколько вёрст Авдей вёл лошадь с седоком за повод по зарослям багульника с дурманом, где следы были малозаметны. На краю гривы возле бугра, когда Архип начал хрипеть, пришлось остановиться. Он из последних сил держался на коне, вцепившись пальцами в гриву. Авдей снял раненого атамана с лошади и положил на землю – на шее зияла рубленая рана, из которой обильно сочилась кровь. Посиневшие губы Архипа проговорили: