Игорь Москвин - Находка на станции Стрельна

– Хорошо, – изрек Путилин. – Хотя хорошего здесь мало. Скажи-ка, братец, ты ведь на службе каждый день?

– Не совсем так. Воскресенье – мой неприсутственный день.

– Пусть так, – Иван Дмитриевич поднялся с дивана и, заложив руки за спину начал прохаживаться по зале. Вслед за ним пружиной вскочил Степанов. – Ничего в последние дни необычного не видел?

– Не знаю, – пожал плечами Иван Иваныч. – Как и каждый божий день, приезжают господа и дамы, отъезжают.

– Понятно, а вот чтобы внимание привлек, ну, там скандал какой или кто буянить начал.

– Не припомню, у нас полицейский при станции приставлен, так тот не допустит ничего лишнего, слишком Селиван строг.

– Это тот, что нас провожал сюда?

– Так точно, он самый.

– Тогда более не держу, ты, братец, кликни Селивана.

Иван Дмитриевич видел, как на улице появился Степанов, плечи расправлены, словно подвиг какой совершил или от начальства поощрение заслужил. Подошел к Селивану, стоящему на платформе, и что-то сказал. Полицейский поправил ремень, не стал ничего спрашивать у Ивана Иваныча, а сразу направился к петербургскому гостю.

Раздался громкий требовательный стук, дверь отворилась, и на пороге появилась высокая ладная фигура полицейского. По лицу невозможно было понять ничего, словно вошла статуя с каменной физиономией.

– Ваше высокородие… – начал он, но Путилин поморщился и махнул рукой.

– Проходи.

Но Селиван так и остался стоять у двери.

– Скажи-ка мне, Селиван, – посмотрел Путилин на стоящего у двери полицейского, но тот только недоуменно моргал и ничего не произносил.

– Как тебя по батюшке?

– Степаном отца звали.

– Вот что, Селиван Степаныч, в последнее время на станции никаких происшествий не случалось?

– Никак нет, – гаркнул Селиван.

Путилин вновь поморщился.

– Тише, чай не на платформе паровоз перекрикиваешь.

– Извиняюсь, ваше высокородие!

– Так было что-то или нет? Мне интерес представляет все, что было.

– Да ничего такого и не было, у нас же публика вся, почитай, из благородных, а они поведения богоугодного.

– И офицеры ведут себя пристойно, и, скажем, молодые люди?

– Вы про это, – Селиван выдавил на одном дыхании. – Офицеры, те иной раз, когда выпимши лишнего, что-нибудь учудят, но меж собой, а чтобы к статским – ни-ни.

– А молодежь?

– Они тоже, конечно, ведут неподобающе, вот намедни трое совсем молоденькие, а вина, видимо, попробовали, хотя и вели себя тихо, но какие-то настороженные были.

– Если запомнил, чем привлекли внимание?

– Больно уж тихо себя вели.

– Не скандалили же?

– Так вели себя тише травы, шепотом переговаривались. Странно как-то.

– Понятно. Запомнил их?

– Увидел бы, узнал.

– В чем они одеты были.

– В гимназической форме.

– Не вспомнишь, какой гимназии?

– Никак нет.

– Убиенного видел?

– Так точно.

– Не он ли среди тех гимназистов был?

– Не могу знать, этот без головы и голый, в таком виде не признать.

– Хорошо, тогда опиши тех гимназистов.

Селиван так толково описал гимназистов, что Путилин достал книжечку и занес слово в слово сказанное полицейским. Иван Дмитриевич привык запоминать или записывать все, чтобы потом отсечь лишнее, словно скульптор от куска мрамора.

– Ступай, братец, – начальник сыскного отделения смотрел в окно.

Ближе к трем часам пополудни исправник любезно предложил отобедать у него дома. Марфа Васильевна, говорил он, предупреждена, что пожалуют столичные гости, так что расстарается. Кухарку она не держит, добавил Константин Николаевич, а делает все сама. Господь не дал им детей, вот она и норовит угодить мужу, и прикрыл рукой улыбку.

Иван Дмитриевич не стал отказываться от столь заманчивого предложения и любезно согласился, напомнив, что он не один. На что исправник заметил, гостям, мол, всегда рад и всегда найдется и тарелка супа, и кусок мяса, ну и кое-что покрепче, чтобы обед пресным не казался.

Хозяйка оказалась особой средних лет, но довольно привлекательной, в особенности добродушной улыбкой и русыми волосами, непослушно выбивающимися из-под чепца. Марфа Васильевна сама вызвалась быть сегодня в роли прислуги и попросила не смущаться. После великолепных щей со свежим, теплым хлебом, казалось только вынутым из печи, на столе, словно из воздуха, появились, печеный гусь и баранья нога под причудливым соусом.

– Все-таки не пойму – наконец произнес исправник, видимо давно хотел спросить, но не решался, – чем же квитанция поможет в деле?

Иван Дмитриевич на мгновение замер, положив ладони на белоснежную накрахмаленную скатерть, сглотнул слюну, тяжело вздохнул, что, мол, он не хотел вести такие разговоры за столом, но после красноречивого взгляда на хозяйку, словно бы извинившись, произнес:

– В квитанции указана фамилия отправителя…

– Но ведь Мякатиных-Мякотиных по столице не одна тысяча будет? – нетерпеливо перебил исправник.

– В этом вы правы, но нам известен получатель, он-то наверняка знает отправителя, и мы по надписи на квитанции видим, откуда и когда была отправлена телеграмма. Вот по этим сведениям мы найдем человека, если это не наш убиенный, – Путилин посмотрел вновь извиняющимся взглядом на хозяйку, что, мол, он не хотел о таких страстях упоминать за обедом, – то найденный может опознать или рассказать, как его квитанция от отправленной телеграммы оказалась в кармане убитого.

– И всего-то? – удивленно произнес Константин Николаевич. – А я уж думал…

– Все обыденно и неинтересно, – Иван Дмитриевич катал между пальцами шарик из мякиша, – наша служба сродни поиску драгоценного камня, прежде чем его найти, приходится десятки пудов горной породы просеять. Вот начнем после выяснения фамилии гимназиями заниматься…

– Иван Дмитрич, – робко вставил Миша Жуков.

– Да, – Путилин не посмотрел на помощника, явно занятый своими мыслями, – впрочем… – поднял взгляд на хозяина, – с гимназией проще, на околыше над козырьком серебряный знак, на котором я заметил буквы «КрГ», что, как вы знаете, означает Кронштадтская гимназия.

– А я и не обратил внимания, – исправник изумленно смотрел на начальника сыскного отделения, словно тот, как фокусник, достал из шляпы живого кролика. – Форменный полукафтан, так такие все гимназисты носят, а вот о фуражке позабыл, да, честно говоря, как увидел обезглавленное тело, так и мысли-то прочь.

– Константин Николаевич, нам невнимательными быть нельзя, от этого зависит ход расследования.

После сытного обеда исправник пригласил гостей в кабинет, чтобы там обсудить, в каком направлении двигаться дальше. Сам хозяин принес самовар, Марфа Васильевна – на подносе чашки.