Игорь Пресняков - Чужая земля

– Ванпиры? – нахмурился Никита. – Кто такие?

Аркадий зевнул, поднялся с кровати, снял с полки книгу и нашел нужное место:

– Вот послушай, Никитушка:

Посмотрел на ребенка и молвил:

Теперь понятно?

– А-а, это ж про упырей! – протянул Никита. – И кому интересно писать про такую гадость?

Аркадий покачал головой:

– Темнота! Это – Пушкин.

– Врешь поди, – усомнился Никита, взял у Аркадия книгу и глянул на обложку: – Верно, он самый. А к чему он про чужих упырей написал? У нас и своих бесов хватает.

– Тебе трудно понять, – вздохнул Ристальников и рассмеялся. – А ты, братец, весьма импозантен с дорожным мешком в одной руке и с книгой – в другой. Кстати, куда это ты собрался?

Никита опустил глаза.

– В Колчевск еду, – нехотя выдавил он.

– Зачем?

– Есть нужда, – отмахнулся Никита и вышел в переднюю.

– Нет уж, будь добр остаться! – крикнул ему вслед Ристальников. – Атаман велел всем в городе сидеть.

– Вот ты и сиди, – буркнул из передней Никита.

Аркадий уселся за стол и требовательно постучал пальцем по столешнице:

– Изволь объясниться, Никита Власович.

Никита вернулся в комнату, устроился напротив Ристальникова и, попыхтев, спросил:

– Скажи по совести, друг ты мне, Аркаша, али как?

– Чудесным стечением обстоятельств – да, – улыбнулся Ристальников.

– Не шути! – строго заметил Никита. – Дай мне уйти и передай атаману, чтоб не искал и не поминал лихом.

– Котумать собрался? – Аркадий добела сжал свои тонкие губы.

– Да нет, – с досадой покачал головой Никита. – В Колчевск мне надобно, а уж там – как бог положит, может, и не вернусь вовсе, пропаду.

– Так-так, – задумчиво пробормотал Аркадий. – Ну-ка говори, в чем дело!

Никита криво усмехнулся:

– Ты вот про упырей мне читал… А коли объявился бы тут, в нашем флигеле, такой упырь? Убил бы?

– Ох, ну конечно, – снисходительно вздохнул Аркадий.

Никита навалился локтями на стол и уперся взглядом в Ристальникова. Аркадий никогда не видел обычно уравновешенного Никиту таким взволнованным.

– Вот и я, Аркаша, убил бы, – медленно проговорил он. – Нынче в Колчевск заявился один такой кровосос, змей подколодный…

– Поближе к делу, Никитушка! – деликатно вставил Аркадий.

– Поближе? А вот сам и прочти! – Никита вытащил из кармана помятую газету «Губернские новости» и развернул на первой странице.

– «Приезд в губернию делегации РВС во главе с товарищем Тухачевским», – прочитал Ристальников заголовок передовицы.

– Знаешь его? – кивнул на газету Никита.

– Ну конечно, всем известно…

– Я расскажу, что мне известно, – оборвал приятеля Никита. – Его войска усмиряли тамбовских мужиков. Да только нет у меня обиды на то, что он воевал с нами, травил с аэропланов газами, – война есть война. И мы не святые угодники – тоже коммуняк изрядное количество погубили. Однако ж зачем баб да малых ребятишек мучить? Собирали их целыми селами в обнесенные колючей проволокой загоны, в чистом поле, под палящим солнышком, без еды и питья. Спросишь, зачем? А затем, чтобы мужики их побыстрее из лесу вышли, сдались из сострадания к родным душам. По справедливости это али как? Из какого же камня должно быть сердце сделано, чтоб стерпеть детские муки?

Во мне, Аркаша, душа тоже давно сгнила, прах один. И все ж не замарал я рук невинной кровушкой! Бил германцев, австрияков, беляков штыком колол, коммуняк своими руками вешал без сожаления, нэпманов губил, минтонов стрелял поганых и чекистов лукавых, а детишек безвинных – никогда! А он ребеночка моего нерожденного еще в материнской утробе задавил. Поэтому, Аркаша, я его порешу, – право имею.

Сердца Ристальникова давно не волновали подобные истории. Слушать их ему было скучно, а вникать – мучительно. Вспоминался расстрел отца и братьев, разорение дома, нервная горячка и смерть матери. Он соображал, как бы помягче успокоить Никиту и отговорить от опасного предприятия.

Пауза затягивалась.

– Тебя интересует мое мнение? – так и не придумав, что ответить, спросил Аркадий.

– Забавы ради – не стал бы попусту куклиться, – вздохнул Никита.

– Что ж, давай рассуждать логически, – Ристальников поднялся на ноги и прошелся по комнате. – Столь высоких чинов усиленно охраняют. Вокруг Тухачевского будет не меньше десятка гепеушников и с полсотни армейских из Колчевской дивизии. Не забывай, что и само расположение части охраняют караулы и патрули. Ты же служил, должен знать. К Тухачевскому тебе не подобраться, и дела своего, нужного и справедливого, не сделать. Пропадешь понапрасну.

– Пристрелила же Ленина баба-террористка! Так и я смогу, – упрямо сказал Никита.

– Это было на заводе, после митинга. Здесь подобная удача не выпадет, – терпеливо объяснил Аркадий. – Шансов у тебя – никаких. И потом, не забывай: ты нарушаешь приказ атамана!

– Вот что меня больше всего и печалит, – понурился Никита.

– Предлагаю следующее: подложим под поезд Тухачевского бомбу! Хочешь? Одному ему скучно будет помирать, а в компании друзей и подчиненных – все же веселее.

– Долгое это дело, – скривился Никита. – Нам оно незнакомое, а позовем других – засветимся, как мотыльки на стекле.

– А ты не волнуйся! – убеждал его Ристальников. – Сиди дома и жди. Я все устрою. Ну-у… попытаюсь. Можно и с атаманом посоветоваться.

– Ладно, подожду до ночи. Сходи к нему, – согласился Никита. – А я покамест ужином займусь.

Гимназист внимательно выслушал рассказ Аркадия и задумался. «Вот ведь, у каждого человека есть своя особая слабинка! – размышлял он. – Мог ли кто допустить, что хладнокровнейший Никита впадет в горячку? Месть, конечно, штука захватывающая, но…»

– Нельзя его отпускать в Колчевск, – проговорил Гимназист и строго поглядел на Аркадия. – Все погорим!

Ристальников вздохнул и пожал плечами.

«И Аркашка – уже не тот. Взрослеет, сомнениями терзается. Как видно, спелись они с Никитой, подружились, – потомственный дворянин, граф, и мужик. Чудеса! Эх, покойник Федька и глазом бы не моргнул, вмиг разделался бы с Никитой, а этот – жалеет. Пропала славная шарага! Пора, пора уходить, разбегаться по норам».