Станислав Рем - Свет венца

Григорий Евсеевич распрямился, протянул ленточку телеграфа.

– Читай. Вслух!

– Бокию. Зиновьеву. – Принялясь вчитываться Варвара Николаевна, пропуская сокращения «зпт» и «тчк», и добавляя, по смыслу, предлоги и союзы там, где те отсутствовали. – В связи с углубившимся сопротивлением белой реакции, принято решение о превращении Советской республики в единый военный лагерь. Решение ВЦИК будет опубликовано на днях. Незамедлительно приступить к поиску и изоляции, вплоть до ликвидации, всех контрреволюционных элементов. О каждом шаге ПетроЧК и Петросовета докладывать ежедневно в Совнарком, ВЦИК, ВЧК. Подпись: Дзержинский, Свердлов.

Варвара Николаевна с недоумением подняла глаза на любовника:

– И как это понимать?

– А так, дорогая моя! – Язвительно, перегаром, выдохнул любовник. – Спелся наш Яков с твоим Феликсом. Понятно? В одну дуду теперь дуют! – Зиновьев сплюнул на землю, растёр плевок каблуком сапога. – Сговорились, суки.

Яковлева с силой сжала ленту в кулаке.

– Не трясись. Это ещё ни о чём не говорит.

– То есть как? – Вспыхнул Григорий Евсеевич.

– Думай логично, Гриша. – Варвара Николаевна понизила тон. – Наш план сорван. Ленин жив. Дзержинский остался при власти. Но ещё не всё потеряно. Могло быть хуже. Слава богу, Феликс поверил в заговор и в иностранное вмешательство, и не стал рыть глубже.

– А Свердлов?

– А что Свердлов?

– То есть как что? – Выплюнул в мате очередной фонтан злости Зиновьев. – А что если Яков заговорит?

– Зачем? – В недоумении выдохнула Яковлева. – До стенки дело не идёт. Верёвка его горло ещё не жмёт. С какой стати Свердлову нас продавать? Нет, Григорий, Яков будет молчать. Мы для него дойная корова, дои, сколь хошь. Кто ж ему ещё, окромя нас, принесёт рыжьё? К тому же, развяжет язык, самому придётся отчитаться за то барахло, что получил из наших рук. А это, – Варвара Николаевна сделала красноречивый жест большим пальцем левой руки вкруг шеи, – петля.

– Так-то оно так. А, ежели, прижмут?

Яковлева развернула ладошку, с зажатой в ней телеграфной лентой:

– Смотри, кто подписался. Свердлов по-прежнему во власти.

– В подконтрольной власти! – выдохнул Зиновьев.

Тут Варвара Николаевна была вынуждена согласиться.

– Так чё дале будем делать? – Григорий Евсеевич топтался на месте, будто конь в стойле.

В нужник что ли хочет? – мелькнуло в голове женщины, чтобы тут же данная мысль испарилась.

– Дале – затихним. – Сказала, будто отрезала Варвара Николаевна. – Подождём, чем всё кончится.

– А как быть со Свиридовым? Он же в Москве. В самом центре событий и с саквояжем… Ошь ты Боженька мой… А тут ещё Канегиссер, будто гвоздь в жопе торчит! Ты хоть понимаешь, если арестуют путейщика, любые его показания нам кость в горле?

– Хватит трястись! – Сквозь зубы прошипела Варвара Николаевна. – Кто его арестует? Кто об нём знает? Ты да я.

– А «побирушка»? А Иоселевич?

– За Андроникова не беспокойся: он калач тёртый.

– А Иоселевич? – Ядовито заметил Зиновьев. – Говорил тебе: давай и с ним делиться. Нет же, – Григорий Евсеевич принялся передранивать Яковлеву, – он из идейных, из ненависти к Урицкому… Вот теперь и загремим по идейному!

– Заткнись! – Прошипела Варвара Николаевна. – С Иоселевичем сама разберусь. К тому же, он про твою роль в этом деле ничего не знает.

– А ежели догадывается?

– Догадки к делу не пришьёшь.

Женщина брезгливо передёрнула плечами: господи, с кем связалась. Невольно сравнила Зиновьева с Бокием. Сравнение оказалось явно не в пользу последнего.

– Что делать? Что делать? – Председатель Петросовета сунул руки в карманы куртки – кожанки, вынул, вновь сунул. – А может нам того…. Всех…

Не сказал, выдохнул Зиновьев.

Варвара Николаевна на миг задумалась. В чём-то Григорий прав. После происшедшего, точнее, после провала операции, вести дела по-прежнему не имело смысла. Бокий и так косо смотрит, подозревает. А потому, убивать Андроникова и Иоселевича не имеет никакого смысла: вызовет лишние подозрения. Но как-то избавиться от них нужно. Вопрос: как?

Председатель Петросовета видел: в глазах любовницы замелькали, сталкиваясь и теснясь, некие мысли.

– Что надумала?

Женщина вскинула красивую головку.

– Свердлов и Дзержинский никогда промеж собой мира не найдут. Бояться следует другого: выздоровления Ленина. А все эти мансы… – Тряхнула лентой. – Всё одно, рано или поздно, схарчит друг друга. – Изящная фигурка Яковлевой напряглась в струну. – До той поры нам след изолировать всех, кто имел хоть какое-то отношение к нашему делу.

– Убить?

– Я сказала изолировать.

– Аааа… Понимаю, понимаю. И Андроникова?

– Его в первую очередь. – Ответила Яковлева, притом, подумав: ни черта ты не понял, Гриша.

– А как жжешь после…

– После будет после! – Отрезала Варвара Николаевна. – Дважды в одну реку не войти. След другое придумать. Да и в Москве, до того часа, всё должно успокоиться.

– А Иоселевич?

– Иоселевич вне подозрений: его подписи нет ни на одном документе. – Варвара Николаевна рассмеялась. – Идейный то идейный, а хвосты подчистил получше нашего. – и тут же серьёзно добавила. – Его трогать не станем. Ты лучше сделай ему перевод в Москву. Пусть там успокоится, остепенится. А придёт время…

Варвара Николаевна сунула руки глубоко в карманы кожаной тужурки, задумалась. Молнией, вспышкой, одна за другой вспыхивали в голове мысли, главную из которых с трудом пыталась выцепить.

Зиновьев вытянулся напротив любовницы.

– Чего замолчала?

– Думаю. В отличие от тебя. Без обид: вижу, вон, губёшки ужо набрякли… Повесить дело на Иоселевича у Бокия не получится: тот занимался исключительно перераспределением заключённых в Кронштадт, в связи с перезагруженностью мест в «Крестах» и на Гороховой, и только! К тому же, по документам выходит, всеми переводами занимался один Моисей, а Иоселевич выполнял его приказы: на каждой бумаге имеется подпись только одного человека – Урицкого. Что снимает с Иоселевича все подозрения. А вот отпускал контру руководитель Кронштадтской ЧК Андроников. Человек…

Варвара Николаевна глубокомысленно замолчала.

– Человек Дзержинского. – Зиновьев догадался, куда клонит хитрая женщина.

– Именно. – Острый кончик язычка Варвары Николаевны нервно пробежал по сухим, тонким губам.

– Эк какая ты шалава умная. – Зиновьев в восхищении воздел обе руки к небу. – Да мы ж, благодаря «побирушке», прижмём Феликса! Самого «Железного Феликса»! Господи, ты меня услышал!

– Эк куда хватанул, я бы особо на сие не рассчитывала. – Тут же попыталась остудить пыл Председателя любовница. Впрочем, то было бесполезно.

Григорий Евсеевич, что называется, завёлся. Руки Председателя сами собой нервно тёрлись одна об другую, ножки едва не выписывали кренделя.