Виктор Суворов - Выбор

Он любил этот великий город. Он тут родился и жил всю свою пока еще короткую жизнь. И все в этом городе его поражало. Он каждый день замечал то, чего другие не видели. Посреди города – здание-монстр. Парламент. Фасады на четыре стороны. Каждый фасад – колоннада, фронтон, скульптурная группа на вершине: какой-то дядька каменный дорогу в светлое завтра указывает.

Ходят люди мимо, восхищаются. А Руди Мессер смотрел, смотрел и поразился открытию своему: мы видим частности, а не все в целом. Частность, которую каждый видит: великий и мудрый человек путь к счастью указывает. А в целом… Этого никто не видит: четыре мудреца указывают путь в разные стороны.

Когда Руди вошел внутрь парламента, он был потрясен. Там пятьсот мудрецов указывали путь великой империи в пятьсот разных направлений. Эта империя не могла не лопнуть. В самое ближайшее время.

И еще: тут, под сводами парламента, он узнавал тех, кто проводит ночи в плюшевом раю…

Не потому подняло зал, что все в том зале единодушно и трогательно царя любили, не потому, что все желали, чтобы кто-то хранил царя, расстрелянного двадцать лет тому назад, а потому поднялся зал, что понятие у людей выработано: русские пришли, сейчас зеркала крушить зачнут. И морды. Так чтобы бутылкой по голове не схлопотать, лучше встать, пока варвары гимн слушают, пока они слезу утирают.

Тут в Вене у парламента мальчик Руди однажды встретил тощего художника. Поразили глаза. Нельзя было эти глаза назвать светло-голубыми, скорее они были белыми, голодным светом горящими. И шея художника поражала – слишком уж тонкая.

Мальчик Руди подошел к художнику и дал ему ценный совет:

– Береги шею. Поломаешь ее, если на восток пойдешь.

Не понял художник: если я все время буду ходить на запад, а на восток никогда, то скоро свалюсь в Атлантический океан.

Руди и сам не знал, зачем такой совет дал господину. Подумал и согласился: если человек все время будет идти только на запад, а на восток не ходить, то…

Руди еще тогда глупость свою понял. Но отделаться от идеи так и не смог.

– В общем, так – я тебя предупредил, а там как знаешь.

И тогда тощий художник демонстративно, прямо тут же, на венской площади, отмерил десять шагов на восток, разгоняя белых голубей.

Шея его почему-то не поломалась.

Тогда Руди в первый раз был посрамлен.

Итак: пуля должна быть твердой, это удобно для хранения и транспортировки, но после выстрела, покинув канал ствола, в полете, она должна разогреться и стать жидкой. Не вся – внутренность жидкая, а тоненькая оболочка твердая.

Для наполнения пули пойдут два металла – галлий и индий. Нужно подобрать такой состав сплава, который даст температуру плавления между сорока и пятьюдесятью градусами по Цельсию. Это и будет желанная смесь: заряжаем твердую пулю, а летит к цели – жидкая. В оболочке.

Для тоненькой оболочки лучше всего подходит золото: металл тяжелый, мягкий, но прочный. Золотую оболочку можно превратить почти в пленочку. Тогда в полете, разрезая воздух, пуля изменит свою форму, как падающая капля.

Надо Макару все это доложить Холованову. Жаль, что изобретение секретное. За него не получишь Нобеля.

А вот Сталинскую премию получить можно…

А дирижер в надежде на похвалу к русской ватаге развернулся: так ли громко играем, так ли яростно? Громче и нельзя – окна повылетают…

Но сконфузило дирижера. И оркестр – тоже. И мелодия как-то смялась и угасла, попримолкли музыканты. Девчонка русская махнула рукой, мол, прекратите комедию. Почему-то дирижер ей сразу и подчинился. Не удосужился на бородатого посмотреть: надо ли подчиняться?

Оглянулся неловко дирижер, что-то сказал своим, и грянула музыка победная, но никого конкретно не прославляющая.

– Товарищ Сталин, все эксперименты проведены. Наши люди стреляли по учебной цели в присутствии самых больших экспертов по убийствам. По докладам агентуры, ни один эксперт не сообразил, что же случилось. Все пошли по ложному следу, все думают, что это Мессер-невидимка работал.

– Это хорошо. Такую репутацию Мессера надо укреплять.

– Мы распространяем соответствующие слухи.

– А систему оружия СА пора применять в настоящем деле. Кого бы вы, товарищ Холованов, посоветовали в качестве боевой цели?

Расселись.

Распорядитель – с дюжиной галстуков: у нас, господа, так принято.

Что ж, вяжут господа офицеры галстуки шелковые, атласные на истлевшие воротники гимнастерок, на рубахи, прошедшие Кубань и Каховку, Севастополь и Константинополь, Софию, Варну и Пловдив, Белград, Берлин и Париж. Красиво новенький галстук на когда-то белой боевой гимнастерке смотрится. По крайней мере необычно.

– А что-то вы, Анастасия Андреевна, не очень гимн любите. Вам «Весь мир насилья мы разрушим» больше по душе?

– Ваше сиятельство, не мне вам объяснять, что династия Романовых покончила самоубийством. Династия не сумела удержать власть. Не захотела. Тот, кто сам отказался от короны, отказался и от своей головы. Корону всегда только с головой теряли. Не так ли? Так какого Бог царя хранить должен, который от короны и трона отрекся? Мне противно слышать загробный голос самоликвидировавшейся монархии. А вам, князь?

– Так против кого, товарищ Холованов, мы используем наше оружие СА в первую очередь? Кого ликвидируем первым?

– Не знаю.

– Не знаете?

– Не знаю. – Дракон упрям.

– Вы, Анастасия Андреевна, принципиальный противник монархии?

– Отнюдь нет. Я противник слабой монархии.

С тех давних времен любит Рудольф Мессер пол женский. Он любит женщин спортивного типа и женщин пышных, совсем неспортивных, он любит миниатюрных и любит габаритных, любит тоненьких и любит тех, что олицетворяют тип дородной русской купчихи-проказницы. У него кружится голова, когда видит молоденькую монастырскую послушницу. Женщина в форме, в любой форме: в военной, полицейской, железнодорожной – доводит его до безумия. Его сводят с ума школьницы и гимназистки, студентки и их мудрые наставницы. Он любит блондинок, брюнеток, шатенок, а рыжих обожает. Любит немок, француженок, русских, японок, полек, болгарок, норвежек, американок…

Стоп. Это я не с того конца зашел.

Проще назвать исключения.

Есть одно сочетание, которое ему фрау Бертину напоминает: женщина небольшая, тонкая до изящества, умная до коварства, огромные, как на иконе, глаза и смиренное ангельское личико…

Таких он тоже любит. Вернее, таких он любит больше всего. Но им он больше всего не верит. Он знает эту дьявольскую породу. И встретив тоненькую девушку с большими, как у стрекозы, глазами, он всегда вспоминает тихое лесное озеро.