Борис Акунин - Алмазная колесница. Том 2

Был и ещё один подарок, который, очевидно, должен был распалить в безучастном Фандорине жажду мести: парадная фотокарточка Мидори. Похоже, снимок был сделан во времена, когда она служила в публичном доме. С неумело раскрашенного портрета на титулярного советника смотрела фарфоровая кукла в кимоно, с высокой причёской. Он долго вглядывался в это изображение, но Мидори не узнал. Исчезла куда-то и красота. Эрасту Петровичу отвлечённо подумалось, что настоящую красоту невозможно запечатлеть при помощи фотографического объектива; она слишком жива и неправильна, слишком переменчива. А может быть, всё дело в том, что настоящую красоту воспринимаешь не глазами, а как-то иначе.

Путь от Йокогамы до гор занял два дня. Обратно же Эраст Петрович докатил за пять часов. Не сделал ни единой передышки, но нисколько не устал – должно быть, из-за волшебных мару.

Чтобы попасть в Блафф, следовало ехать прямо, в сторону ипподрома, но вместо этого Фандорин направил свою машину влево, к реке, за которой теснились окутанные утренним туманом крыши торговых кварталов.

Пронёсся через мост Нисинобаси, за которым потянулись прямые улицы Сеттльмента, и вместо холма, на котором титулярного советника несомненно уже заждался Тамба, оказался на набережной, перед домом с трехцветным российским флагом.

Свой маршрут Эраст Петрович изменил не по рассеянности, вызванной перенесённым потрясением. Рассеянности не было вовсе. Наоборот, вследствие замороженности чувств и многочасовой механичности движений мозг титулярного советника заработал прямолинейно и точно, как арифмометр. Закрутились какие-то колёсики, защёлкали рычажки, и выскочило решение. В обычном своём состоянии Фандорин, возможно, перемудрил бы, понастроил турусов на колёсах, а ныне, при абсолютном неучастии эмоций, план получился на удивление простой и ясный.

В консульство, верней, к себе на квартиру, Эраст Петрович заехал по делу, имевшему прямое касательство к арифметическому плану.

Мимо спальни прошёл отвернувшись (так подсказал инстинкт самосохранения), зажёг свет в кабинете, принялся рыться в книгах. Методично брал в руки томик, перелистывал, бросал на пол, тянулся к следующему.

При этом бормотал под нос непонятное:

– Эдгар Поэ? Нерваль? Шопенгауэр?

Так был увлечён этим таинственным занятием, что не услышал тихих шагов за спиной. Вдруг резкий, нервный крик:

– Don't move or I shoot! [52]

На пороге кабинета стоял консул Доронин – в японском халате, с револьвером в руке.

– Это я, Фандорин, – спокойно сказал титулярный советник, оглянувшись не более, чем на секунду, и снова зашелестел страницами. – Здравствуйте, Всеволод Витальевич.

– Вы?! – ахнул консул, не опуская оружия (надо полагать, от неожиданности). – А я увидел свет в ваших окнах, дверь нараспашку. Подумал – воры, или того хуже… Господи, вы живы! Где вы пропадали? Вас не было целую неделю! Я уж… А где ваш японец?

– В Токио, – коротко ответил Фандорин, отшвыривая сочинение Прудона и берясь за роман Дизраэли.

– А… а госпожа О-Юми?

Титулярный советник замер с книгой в руках – так поразил его этот простой вопрос.

В самом деле, где она теперь? Ведь не может быть, чтобы её совсем нигде не было! Переместилась в иную плоть, согласно буддийскому вероучению? Попала в рай, где уготовано место для всего истинно прекрасного? Угодила в ад, где надлежит пребывать грешницам?

– …Не знаю, – промолвил он растерянно, после длинной паузы.

Сказано было таким тоном, что Всеволод Витальевич не стал дальше расспрашивать помощника о возлюбленной. Если б Эраст Петрович был в нормальном состоянии, он заметил бы, что консул и сам выглядит довольно странно: всегдашних очков нет, глаза возбуждённо блестят, волосы растрёпаны.

– Что ваша горная экспедиция? Разыскали логово Тамбы? – спросил Доронин, но как-то без особенного интереса.

– Да.

Ещё одна книга полетела в кучу.

– И что же?

Вопрос остался без ответа, и снова консул не стал упорствовать. Он наконец опустил оружие.

– Что вы ищете?

– Да вот, засунул одну штуку и не вспомню к-куда, – с досадой произнёс Фандорин. – Может быть, в Булвер-Литтоне?

– Знаете, какой тут без вас вышел фокус? – Консул коротко хохотнул. – Скотина Бухарцев втихомолку написал на вас донос, причём не куда-нибудь, а в Третье отделение. Позавчера приходит шифротелеграмма, за подписью самого шефа жандармов генерал-адъютанта Мизинова: «Пусть Фандорин делает то, что считает нужным». Бухарцев совершенно уничтожен. Теперь для посланника главная персона – вы. Барон вас с перепугу даже к ордену представил.

Но отрадное сообщение нисколько не заинтересовало титулярного советника, начинавшего проявлять всё больше признаков нетерпения.

Диковинный получался разговор – собеседники почти не слушали друг друга; каждый думал о своём.

– Это просто счастье, что вы вернулись! – воскликнул Всеволод Витальевич. – И как раз сегодня! Вот уж воистину знак судьбы!

Только тут Эраст Петрович оторвался от поисков, посмотрел на консула чуть внимательней и понял, что тот явно не в себе.

– Что с вами с-случилось? У вас румянец.

– Румянец? В самом деле? – Доронин смущённо схватился за щеку. – Ах, Фандорин, произошло чудо. Истинное чудо. Моя Обаяси ждёт ребёнка! Сегодня доктор сказал – сомнений нет! Я давно уже смирился, что мне никогда не стать отцом, и вдруг…

– Поздравляю. – Эраст Петрович подумал, что бы сказать ещё, но не придумал и торжественно пожал консулу руку. – А почему моё возвращение – з-знак судьбы?

– Да потому что я подаю в отставку! Уж и прошение написал. Мой ребёнок не может быть незаконнорождённым. Я женюсь. Но в Россию возвращаться не стану. На японку там будут смотреть косо. Пусть лучше здесь косо смотрят на меня. Запишусь в японские подданные, возьму фамилию жены, сделаюсь господином Обаяси. Не хватало ещё, чтоб мой ребёнок звался «Грязный человек»! Однако прошение прошением, а дела-то сдавать было некому. Вы пропали, Сирота уволился. Я уж приготовился к длительному ожиданию – когда ещё смену пришлют. А тут вы! Такой уж счастливый день! Вы живы – значит, есть, кому сдать дела.

Счастье тугоухо, и Всеволоду Витальевичу не пришло в голову, что последняя фраза прозвучала довольно обидно для его помощника, но Фандорин, впрочем, и не обиделся – несчастье тоже не отличается хорошим слухом.

– Вспомнил, Эпикур! – вскричал вице-консул, хватая с полки книгу с золотым обрезом. – Есть! Вот она!

– Что есть? – спросил будущий отец. Но титулярный советник лишь пробормотал: «После-после, сейчас некогда» – и прогрохотал к выходу.

К условленному месту встречи он не попал. На мосту Ятобаси, за которым начинался собственно Блафф, велосипедиста окликнул очень молодой, по-европейски одетый японец.