Борис Акунин - Алмазная колесница. Том 2

– Правильно, – одобрил Локстон. Он попыхивал сигарой на подоконнике, у открытого окна – щадил чувствительное обоняние доктора Твигса. – Я вообще не доверяю никому из япошек… Конечно, кроме вас, дружище Гоу. Пускай док покумекает, разберёт эти каракули. Выявим всех плохих парней, тогда и вмажем по ним разом. Верно, Расти?

Эраст Петрович кивнул сержанту, но смотрел только на инспектора.

– Всё это п-правильно, но у нас мало времени. Булкокс человек умный, и у него могущественные союзники, которые не остановятся ни перед чем. Я не сомневаюсь, что Булкокс проявит особенное внимание к моей персоне (тут вице-консул смущённо кашлянул) и к вам, ибо известно, что расследованием дела о сацумской тройке мы занимались вместе.

Эраст Петрович здесь позволил себе несколько уклониться от правды, но лишь в деталях. Даже если б у англичанина не было личных причин его ненавидеть, участники конспирации, напуганные странной смертью интенданта, непременно заинтересовались бы русским вице-консулом. Вместе с Сугой принимал деятельнейшее участие в расследовании заговора против Окубо – это раз. Удар по интенданту служит интересам Российской империи – это два. Да тут ещё и три: в недавнем объяснении с Булкоксом титулярный советник был неосторожен – дал понять, что подозревает британца в намерении сжечь некие компрометирующие документы. В тот эмоциональный момент достопочтенный, вероятно, не придал значения, но потом, конечно, припомнит. А уж что он теперь размышляет о русском дипломате безотрывно и с сугубой заинтересованностью, в том можно не сомневаться…

В кабинете становилось душновато. Асагава подошёл к окну, встал подле сержанта, хотел вдохнуть свежего воздуха, но вместо этого поперхнулся злым табачным духом и закашлялся. Помахал рукой, разгоняя дымное облако, повернулся к окну спиной.

– Возможно, Фандорин-сан прав. Во всяком случае, лишняя предосторожность не помешает. Разделим улики, чтобы не держать их в одном месте. Схему заберёт Твигс-сэнсэй – это понятно. Вся наша надежда теперь на вас, доктор. Ради Бога, никуда не выходите из дома. Никаких визитов, никаких пациентов. Скажитесь больным.

Твигс важно кивнул, погладил себя по карману – очевидно, ключевая улика лежала там.

– Я возьму полицейские рапорты, тем более что три из них написаны мной. Вам, сержант, достаются клятвы.

Американец взял три листка, покрытых бурыми письменами, с любопытством рассмотрел их.

– Можете на меня положиться. Бумажки будут при мне, а сам я шагу из участка не сделаю. Даже ночевать тут останусь.

– Вот и отлично, это лучше всего.

– А что достанется мне? – спросил Эраст Петрович.

– На вашем попечении единственный свидетель. Этого вполне довольно.

Фандорин смешался.

– Господа… Я как раз хотел просить вас забрать у меня князя. Видите ли, мои домашние обстоятельства несколько изменились. Я теперь никак не смогу держать его у себя… Меняю на любую из улик. И, пожалуйста, как можно скорее.

Инспектор пытливо посмотрел на вице-консула, однако задавать вопросов не стал.

– Хорошо. Но при свете дня это невозможно – увидят. Вот что. Я знаю, где разместить князя, есть одно хорошее место – не сбежит. Ночью, перед самым рассветом, приводите его на тридцать седьмой пирс, это у моста Фудзими.

– Б-благодарю. А если доктору не удастся расшифровка? Что тогда?

И на это у обстоятельного японца был готов ответ:

– Если сэнсэй не расшифрует схему, придётся действовать неофициальным путём. Мы передадим всё, что знаем, вместе с уликами и показаниями свидетеля, какой-нибудь из иностранных газет. Только, разумеется, не британской. Например, в редакцию «Л'Эко дю Жапон». Французы придут в восторг от такой сенсации. Пускай Булкокс оправдывается, требует опровержения – тайное станет явным.

По дороге домой Эрасту Петровичу бросилась в глаза витрина модного магазина «Мадам Бетиз», вернее большущий рекламный плакат, весь разрисованный розочками и купидончиками: «Новинка парижского сезона! Чулки в мелкую и крупную сетку, всех размеров, с муаровыми подвязками!». Вспомнив некую щиколотку, вице-консул вспыхнул. Вошёл в лавку.

Парижские чулки оказались на диво хороши, а уж на вышепомянутой конечности должны были и вовсе смотреться умопомрачительным образом.

Фандорин выбрал полдюжины: чёрные, сиреневые, красные, белые, темно-бордовые и цвета «восход над морем».

– Какой угодно размер? – спросил надушённый приказчик.

Титулярный советник пришёл было в смятение – о размере он не подумал, но на выручку ему явилась владелица магазина, сама мадам Бетиз.

– Анри, мсье нужен первый. Самый маленький, – проворковала она, разглядывая покупателя с любопытством (так ему, во всяком случае, показалось).

В самом деле, самый маленький, спохватился Эраст Петрович, мысленно представив крошечную ножку О-Юми. Но откуда эта женщина знает? Тоже какое-нибудь парижское нинсо?

Хозяйка чуть отвернула лицо, всё глядя на Фандорина, потом вдруг потупилась и перевела взгляд на полки с товаром.

Это она состроила глазки, сдедуктировал титулярный советник и, хоть мадам Бетиз нисколько ему не нравилась, всё же покосился на себя в зеркало. Нашёл, что, несмотря на несколько измождённый вид и помятый костюм, он положительно недурён.

– Милости прошу заходить почаще, мсье дипломат, – раздалось ему вслед.

Он удивился, но совсем чуть-чуть. Йокогама – город маленький. Должно быть, высокий брюнет с голубыми глазами и чудесно подкрученными усиками, всегда (ну, почти всегда) безупречно одетый, успел примелькаться.

Хоть с неба накрапывал дождик (тот самый, сливовый), настроение у Эраста Петровича было божественное. Ему казалось, что встречные смотрят на него с искренним интересом и чуть ли не провожают взглядами, что запах моря чудесен, а вид кораблей на якорной стоянке достоин кисти господина Айвазовского. Титулярный советник даже попробовал напевать, чего обычно не позволял себе. Мотив был неопределённо-бравурный, слова самые легкомысленные:

Но «Йокогама городок» был ещё меньше, чем представлялось Фандорину. И в этом ему вскоре предстояло убедиться.

Едва Эраст Петрович ступил во двор консульства, его окликнули.

Доронин торчал в том же окне, что и давеча, но теперь не отворачивался, деликатности не проявлял.

– Господин вице-консул! – крикнул он грозным голосом. – Извольте пожаловать ко мне в кабинет. Тотчас же, не заходя на квартиру!

И исчез – должно быть, отправился на казённую половину.

Никогда ещё Фандорин не видел воспитаннейшего, сдержаннейшего Всеволода Витальевича в таком гневе.