Юрий Бурносов - Четыре всадника

Монах проводил Бофранка в некую комнату, помещавшуюся почти что под самой крышей главной башни монастыря. Это было маленькое помещеньице, освещавшееся потрескивавшими масляными лампами; вкруг стола сидели трое — настоятель фрате Бернарт и двое незнакомцев.

— Садитесь, хире Бофранк, вот кресло, — радушно предложил настоятель. Кресла в монастыре были те же стулья и табуреты, разве что со спинками и подлокотниками. Субкомиссар опустился на жесткое сиденье.

— Что за срочное дело? — спросил он.

— Перед вами — грейсфрате Шмиц и его секретарь, фрате Исидор.

Хаиме Бофранк в изумлении понял, что пред ним и в самом деле не кто иной, как председатель Великой Комиссии престарелый грейсфрате Шмиц. Насколько субкомиссару было известно, сей достойный муж отошел от дел еще лет двадцать назад, ходили постоянные слухи, что Шмиц-де умер или же возлежит на смертном одре, но все это были пустые разговоры. Великая же Комиссия, раз и навсегда определив рамки, в коих надлежит действовать монашеским орденам, с тех пор более не собиралась, однако и о роспуске ее не было известий, стало быть, избранный ее председателем Шмиц продолжал оставаться таковым.

Старый грейсфрате выглядел чрезвычайно дряхлым и немощным, но в дряхлости своей сохранил величие и строгость, в отличие от приснопамятного нюклиета Бальдунга. Трясущиеся руки Шмица перебирали рубиновые четки, а воротничок и манжеты отличались ослепительной белизною.

Секретарь председателя Великой Комиссии фрате Исидор был человеком средних лет, с весьма ухоженною бородою и полнейшим отсутствием какой-либо иной растительности на лице и голове; перед собою фрате Исидор держал несколько листов отлично выделанной тонкой бумаги и серебряную чернильницу. Крышка чернильницы была, впрочем, закрыта, очевидно, ничего записывать в данный момент секретарь Шмица не собирался, а чернильницу с бумагою носил при себе постоянно по служебной надобности.

— Польщен честью беседовать с вами, грейсфрате, — учтиво сказал субкомиссар. — Зачем я потребовался вам?

От старика, близко нагнувшегося к Бофранку, пахло горькой травой и пылью, словно от старой одежды, забытой в чулане на долгие годы.

— А вот некий Тимманс, который в одну ночь безвестно пропал, и никто его более не видел… — промолвил старик словно бы ни к чему и безо всяких предварений. — Знаком ли вам сей Тимманс?

— Знаком, но я не видал его уже преизрядно.

— Сколько я знаю, между вами произошли некоторые трения?

— Можно сказать и так, грейсфрате, — уклонился от прямого ответа Бофранк, удивляясь тому обстоятельству, что старик странным образом осведомлен о произошедшем во всех деталях.

— Ну и оставим его… А вот грейсфрате Баффельт. Вы не раз беседовали с ним в последнее время. О чем вы беседовали, хире субкомиссар?

Вопросы, задаваемые стариком, были куда как удивительны. Бофранк счел за лучшее возмутиться, воскликнув:

— Я не понимаю, какое у вас есть право выказывать подобный интерес, грейсфрате! Как чиновник Секуративной Палаты, я мог беседовать с грейсфрате Баффельтом о вещах самых различных и вас никак не касаемых. Точно так же грейсфрате Баффельт, как глава миссерихордии, мог беседовать со мною о чем ему заблагорассудится.

— Но не двумя ли квадратами запечатаны уста ваши, хире субкомиссар? — вкрадчиво спросил старик.

На восточном въезде в столицу и в самом деле стояла застава.

Впрочем, стражники в основном отсиживались в кордегардии, благо путников на тракте не встречалось уже очень давно. Заметив двух всадников, из башенки вниз спустились несколько гардов и два латника, возглавляемые пожилым лейтенантом.

— Кто такие? — крикнул он, властно подняв руку, тогда как латники нацелились в подъезжавших из мушкетов, а гарды подняли свои арбалеты.

— Младший архивариус Секуративной Палаты Мальтус Фолькон с двумя спутниками! — прокричал в ответ юноша, прикрыв клетки с карликами полою плаща и привстав в стременах.

— Вам лучше спешиться и подойти, остальные пусть останутся на местах, — велел лейтенант.

Фолькон исполнил требование и показал свою бляху с потрескавшейся эмалью Лейтенант покачал головою:

— В худое время прибыли вы, хире Фолькон Верно, вы были в дальних краях?

— Более чем, — сухо заметил Фолькон. — Но нам нужно скорее в город — пропустите ли вы нас?

— Отчего не пропустить, — пожал плечами лейтенант. — Однако ж смею предупредить вас, что вся столица сочится заразою, и ехать туда крайне опасно.

— К сожалению, не могу последовать вашему совету, — сказал юноша, который за дни, проведенные в пути, разумеется, узнал о чумном поветрии. В рыбацкие деревеньки и поселки на побережье чума покамест не пришла, но беглецы из больших городов успели поведать о страшной напасти. Кое-кто из них после умер, и тела их сожгли вместе с вещами и даже драгоценностями. — Я исполняю высочайший приказ, и вместе с этими людьми должен непременно быть в Фиолетовом Доме.

— Что ж, не смею задерживать вас. — Лейтенант сделал знак своим людям и отступил в сторону.

Всадники с печальным любопытством осматривали окрестности, прилегающие к дороге. Предместья выглядели необычно: некоторые здания сгорели почти что до основания, а по остальным никак нельзя было судить, обитаемы ли они. По рассказам очевидцев Фолькон знал, что по окончании прошлого чумного мора многие дома стояли покинутыми до тех пор, пока не обрушились, — на севере столицы. До сих пор догнивали руины и никто не желал селиться в тех местах.

Навстречу ехала телега трупосборщиков, влекомая вперед древней худой лошадью. На телеге, пока еще пустой, восседал возница в мешковинном плаще, пропитанном дегтем, двое его собратьев по ремеслу брели рядом, держась за тележные борта. Они не обратили никакого внимания на всадников, хотя Фолькон окликнул их и спросил, поднят ли мост через канал Освьелле.

— Коли и поднят, можно объехать через Бомарк, — проворчал Фронг. Предводитель разбойников был очевидно встревожен.

Чем дальше всадники углублялись в город, тем явственней были ужасы чумы. Еще одна попавшаяся навстречу телега была загружена до отказа, мертвые тела даже не прикрыли дерюгою — так они и лежали, нагие и одетые, женщины и мужчины, дети и старики. Трупосборщики с крючьями в руках сидели на облучке и то и дело прикладывались к вину, передавая друг другу оплетенную бутыль.

Прошла древняя старуха, опираясь на клюку; пробежал куда-то, перепуганно озираясь, мелкий податной чиновник, коего даже в эти жуткие времена кормило единственно проворство ног; туда и сюда дорогу перебегали бродячие собаки, остерегавшиеся конных после многочисленных расправ, что учиняли над ними безжалостные кирасиры.