Александр Арсаньев - Рождественский подарок

– Ты не знаешь, милая кузина, где пан Гродецкий остановился в Петербурге? – спросил я, уповая на ее осведомленность.

– Должна тебя огорчить, дорогой братец, – расстроенно проговорила моя светская Цирцея, – не знаю! – она развела руками в стороны. – Мне как-то не приходилось этим интересоваться, – вздохнула кузина.

Божена была опечалена тем, что ничем не может помочь мне.

– Ну-ка, повернись! – попросила она.

Я с удивлением выполнил ее просьбу.

– Похудел! – проговорила она тоном заботливой тетушки.

– Милая Божена, – произнес я в ответ. – Мне надо торопиться! Это дело носит настолько неотложный характер, что…

– Вспомнила! – перебила меня Божена Феликсовна, хлопнув себя по лбу.

– Адрес?! – обрадовался я.

– Нет, – моя милая кузина покачала прелестной златокудрой головкой.

– О, Божена! Довольно мучить меня, – попросил я устало.

В эту минуту вошел камердинер и сказал, что гости требуют к себе хозяйку дома.

– Передай им, – самовлюбленно улыбнулась Божена, – что я скоро приду.

– Так о чем мы говорили? – снова обратилась она ко мне.

– Сестрица, я не узнаю тебя, – произнес я недоуменно. – Чем занята твоя голова?

– Приемами, mon cher, и светскими сплетнями! – усмехнувшись ответила она.

– Что-то не верится, – проговорил я с сомнением. – Очередной поклонник? Не так ли?

– Верно, – стрельнула кузина глазами. – Говоря entre nous… Впрочем, – Божена ткнула мне в грудь изящным веером, – это, братец, не твое дело!

– Ты хотела мне что-то сказать, – напомнил я.

– Ах, да! – проворковала Божена. – У твоего этого Гродецкого, – сказала она, – был друг… Тоже поляк, кстати говоря! Кажется, – она прищурилась, напрягая память, – Новицкий! Да! Да! – обрадованно воскликнула она. – Александр Новицкий! Темная личность, – протянула Божена Феликсовна, покачав головой. – Тоже из военных!

– Почему темная? – осведомился я.

– Ну, – Божена пожала плечами. – Видела я его в кампании каких-то людей подозрительных…

– Где, если не секрет? – спросил я кузину.

– Да, прогуливалась как-то, в вечернее время по набережной… – сказала она в ответ.

– И это все основания? – осведомился я.

– Нет, – покачала головой Божена Феликсовна и причмокнула языком. – Он часто шептался с Гродецким и передавал ему какие-то странные тайные письма. Однажды была между ними речь о нашем императоре Александре, и я об эту пору вошла.

Так разговор прервался мгновенно, словно по волшебству… А то, что Новицкий этот масон, так у него на лбу написано!

– С каких это пор, милая Божена, ты стала в этом настолько разбираться?! – позволил я себе удивиться вслух.

– С тех самых, дорогой мой Яков, как ты из малолетства вышел… Иль полагаешь, я такая дура беспросветная, что ничего в людях не смыслю?! – возмутилась она.

Я Божену Феликсовну, напротив, считал женщиной очень умной, что, впрочем, не всегда вменял ей в достоинство, потому как она иной раз имела привычку видеть меня насквозь!

– И где этот масон теперь обретается? – осведомился я.

– Полагаю, в Москве, – сухо ответила Божена Феликсовна, обиженно поджав пухлые губы.

– И почему же, вы, моя милая, так полагаете? – поинтересовался я, разглядывая новые китайские обои на стенах.

– Потому что слышала, – ответил Божена Феликсовна, – как он Гродецкому докладывался, чтобы тот его при случае в другой столице искал!

– Может быть, он имел в виду Варшаву? – осмелился я предположить.

– Он не собирался уезжать из России, – выдохнула кузина.

– Яков, ты меня утомил, – констатировала она. – Разделывайся скорее с этим делом и приезжай ко мне отдыхать!

Тебе надо окунуться в новости светской, салонной жизни!

Иначе ты, милый братец, просто зачахнешь на корню!

– Хорошо, хорошо, – согласился я. – Только скажи мне, Божена Феликсовна, каков из себя этот Александр Новицкий?

– Ну, – кузина снова задумалась, – портретистка-то из меня не очень… – протянула она.

– А ты, милая, в двух словах, – попросил я ее.

– Светловолосый, – задумчиво проговорила Божена, – черноглазый, усов не носит, одевается франтом… Черты лица аристократические… Ну, словом, картинка!

– А адреса ты, случайно, его в Москве не знаешь? – осведомился я.

– Нет, – снова нахмурилась Божена Феликсовна. – Это уже, Яков, дело твое. Если он тебе так нужен – найдешь!

– И то верно! – вынужден был согласиться я.

По дороге домой я купил огромный букет цветов и в благодарность отослал их кузине. Я чувствовал, что Божена Феликсовна за мои неосторожные слова в глубине души все-таки прятала на меня обиду.

На другой день я уже выехал в Москву, оставив своего ангела-хранителя, вопреки всем его протестам, дома. Мира на меня тоже втихомолку дулась, она до последнего надеялась, что я все-таки возьму ее с собой.

На улицах снег был разбит в песок, тротуары по-весеннему забрызганы грязью из луж, смурные извозчики туда-сюда сновали, кареты толкались…

Я и дня в Москве не успел пробыть, как мне захотелось обратно домой, под нежное крылышко к мой милой индианке. Ее взбалмошность в сравнение не шла с уличной московской возней и сутолокой!

Первым делом мне пришлось заехать в комендантскую канцелярию, чтобы заглянуть в список приезжающих, куда внесли и меня самого. Здесь служил один мой тайный агент, которому я немного приплачивал.

Божена Феликсовна Зизевская, как всегда, оказалась права.

Александр Новицкий гостил в Москве уже около месяца. Если он и был тем самым человеком, который оклеветал меня… Я полагал, что тогда ему точно не поздоровится!

В Москве я решил остановиться у своего старого друга гусарского поручика Виктора Заречного, которому я однажды помог отыграться в карты, чем, можно сказать, спас его от грозившего катастрофического разорения. Это случилось как раз тогда, когда я расследовал дело о Иерусалимском ковчеге, когда возник спор о нем с русскими иллюминатами. Тогда мне впервые и довелось познакомиться с мальтийским бальи…

Иногда, когда я вспоминал графиню Полянскую – его доверенное лицо – с ее русалочьими глазами, у меня до сих пор обрывалось что-то в груди. Однако она так и осталась верна своему Елагину!

Мне оставалось только радоваться, что моя милая Мира не умеет читать мысли на расстоянии. Хотя ее и называли прорицательницей, я уповал на то, что любовь слепа!

Виктор писал мне, что переехал с Пречистинского бульвара, где я гостил у него когда-то, в дом на Тверской, располагавшийся неподалеку от большого особняка князя Прозоровского на углу Тверской улицы и Малого Гнездниковского переулка.

Я остановил извозчика и велел ему ехать прямиком к Заречному.

– Яшка! – хлопнул меня по спине мой старый приятель. – Сколько лет? Сколько зим? Какими судьбами тебя в Москву-то занесло?! – спросил он меня обрадованно. Виктор Заречный хорошими манерами никогда не отличался, а со мною и вовсе не считал нужным вести себя прилично.