Елена Афанасьева - Колодец в небо

Правительство за игорным столом оказалось весьма молодое. Младореформаторское, как она уяснила потом. Может, Жанна и не обратила бы внимания на одного, дольше других засидевшегося младореформатора – соратники по российским реформам давно ушли, а он все продолжал играть и выигрывать, переждав уже несколько ее смен, – но в тот вечер перед выходом на работу Алик очередной раз довел ее своими издевками. И, видя все увеличивающуюся стопку фишек на младореформаторском краю стола, она впервые за все время работы в казино чуть было не наделала ошибок, хорошо, надзирающий за крупье сотрудник казино не заметил ее просчета.

Когда, сменившись, ушла в служебное помещение перекурить, честно призналась себе, что размечталась. Размечталась, что она – это не она, Жанна, крупье в американском казино, а жена этого младореформатора, госпожа-министерша, позволяющая себе легко тратить эти горы выигранных мужем фишек, покупая то тур на Фиджи (Боже, как хочется отдохнуть!), то шубу из розовой норки, которую видела вчера в витрине «Фенди», то спортивный автомобиль для Алика, тьфу ты, черт, опять этот Алик!

Младореформатор, казалось, во время игры и не заметил ее, но, выйдя из казино после смены, она увидела, что элегантный молодой министр ждет ее недалеко от выхода.

Володя заговорил с ней по-русски.

– Откуда вы знаете, что я русская? Ах да, бэджик на пиджаке…

– При чем тут бэджик! – отозвался младореформатор. – Глаза нашего человека ни в каком казино мира не спрячешь.

– Нам запрещено встречаться с клиентами, – заученно предупредила она.

– ОК, я больше не клиент. Моя переговорная миссия окончена. Завтра я улетаю в Москву, – ответил он. И ей вдруг отчего-то стало жалко, что Володя улетает, что он больше не войдет в игровой зал, не подсядет к ее столику.

Младореформатор в тот вечер порядочно выиграл и пригласил ее отметить. После ресторана, сев в такси и еще не сказав, куда ехать, поцеловал ее, и тогда уж решительно назвал адрес своей гостиницы:

– Надо же опровергнуть истину, что везение в любви и в картах несовместны.

Секс случился как секс. Со сладостью мщения Алику – беспричинной своей ревностью замучил, так пусть хоть невыдуманная причина будет! И с повторившимся в самый неподходящий момент навязчивым видением отбракованной суки. «Крыша поехала», – на этот раз не пугаясь и не терзаясь решила она. И поняла, что удовольствия от секса ей лучше больше не ждать. Все, приехали.

На следующее утро младореформатор улетел в Москву, а Жанна вскоре поняла, что беременна.

Это было похоже на чудо. После тех студенческих абортов беременеть ей больше не приходилось, и американские врачи говорили, что шансов почти нет. Теперь шанс был. А у этого шанса должен был быть собственный шанс.

Что она могла дать не рожденному еще ребенку здесь, в вожделенной некогда Америке? Пьяную брань Алика? Невозможность даже выкормить ребенка грудью, потому что тогда будет некому кормить ее и ребенка – на Алика надежды почти не было. Из казино, как только живот станет заметным, ее уволят, и что тогда?

«Тогда» решилось само собой. Младореформатор, улетевший якобы навсегда, стал звонить каждое утро и каждый вечер, благо международные звонки из его министерского кабинета оплачивались за счет российского правительства. А вскоре Володя прилетел снова – в якобы законченных переговорах с потенциальными инвесторами что-то не срослось и ему пришлось снова умасливать проклятых буржуинов, обещая им «гарантии политической стабильности» и «режим наибольшего благоприятствования».

Младореформатор был весьма кстати холост. Формальный развод, прежде рушивший карьеру любого высокопоставленного (и не только высокопоставленного) чиновника, теперь стал доступен хоть для министра, хоть для вице-премьера, хоть для… Нет, пожалуй, для этих, всенародно избранных, простая житейская радость развода доступна по-прежнему не была. А остальным – пожалуйста! Министр топлива и энергетики женился на француженке, и хоть бы хны.

Так и ее младореформатор как раз накануне свалившегося на его тридцатипятилетнюю голову министерского поста развелся. Узнав о беременности Жанны, он снял трубку, попросил помощника забронировать еще один билет до Москвы.

Из съемного жилища Жанна выбиралась почти в чем была – заметил бы Алик ее побег, убил бы! С порога последний раз глянула на отразившегося в зеркале спящего тяжелым похмельным сном некогда бесконечно любимого человека и осторожно, но решительно закрыла дверь. Все. И никаких больше иллюзий. Возврата нет. Она и так потратила на это сокровище десять лучших лет своей жизни. Теперь ей надо наверстывать. Теперь все только для себя. Только для себя.

В Москве служебная машина отвезла ее в отведенную суженому половину двухэтажного дома в правительственном дачном поселке под Москвой. Будущий супруг прямо из аэропорта умчался на заседание правительства, и она вошла в незнакомое богато обставленное, но казенное пространство. Посмотрела заполненную новомодной бытовой техникой кухню, на неуютную столовую с большим столом посредине и оставшейся с цэковских времен румынской стенкой. От нечего делать включила телевизор – почему-то не японский или корейский, как прочая бытовая электроника, а еще советский «Рубин». Показывали «Крестного отца». По телевидению на всю страну показывали фильм, несколько лет назад сломавший жизнь Алика. И ее собственную жизнь.

То свое беременное лето она выхаживала по дорожкам правительственного Архангельского, высиживала на бесконечных полночных поисках истины, где муж со товарищи решали вопросы взаимозачетов и прочей экономической дребедени, в которой она не смыслила. И быстро сообразила, что роль госпожи министерши, показавшаяся ей столь заманчивой из ее безрадостного заокеанского бытия, в новой России больших преимуществ не сулит.

Почета никакого – после отпуска цен правительство, в которое входил и ее супруг, не проклинал разве что ленивый. Денег и у самих было не густо. Это потом часть младореформаторов резко рванет навстречу государственно-олигархическому капиталу. А в то лето министерская зарплата составляла одиннадцать тысяч стремительно дешевеющих рублей, в то время как зимние сапоги, которыми все еще измерялось благосостояние некогда советской женщины, стоили пять тысяч. Во что обходилось детское приданое, и заикнуться страшно.

Жить приходилось за городом, на выделенной младоминистру половине госдачи. Прежняя питерская квартира осталась прежней питерской жене, а ей только казенная мебель и половинка спаренного домика. Когда в воздухе впервые запахло отставкой правительства, Жанна испугалась, что снова останется на улице. Брак по расчету не удался ей, как и брак по любви. Расчет оказался неверным. Не учла перемен, случившихся в стране за время ее отсутствия.