Дороти Иден - Темные воды

«Даркуотер, — сказал он, — не должен уйти из семьи». Он обязан купить его, даже если придется экономить несколько лет. Его жена возражала, она впервые увидела Даркуотер поздней осенью, и он привел ее в уныние и отчасти испугал.

Листья падали, и тучи висели низко. Внутри дом был запущен, как этого и можно было ожидать после того, как в течение восьмидесяти лет в нем жил одинокий педантичный холостяк. Дом вогнал Луизу в дрожь. А, возможно, это было просто потому, что в это время она ожидала Амелию и не очень хорошо переносила беременность.

Но Эдгар не собирался интересоваться мнением жены. Он был хозяином и сам принимал решения. Для него вопрос был решен в тот момент, когда он услышал о смерти двоюродного деда.

Поэтому как раз перед рождением Амелии семья переехала в Девон, и леди Арабелла последовала за ними. Она сказала, что в такое время матери необходимо быть около дочери. Ее невинные близорукие глаза не сказали больше ничего, но с самого начала было ясно, что она считала Даркуотер подходящей резиденцией для себя как наследницы благородной семьи. Она рассчитывала провести здесь остаток своей жизни.

Она не могла терпеть причуды Луизы но отношению к этому поместью. В любом случае, кровь Луизы стала более разбавленной из-за ее неудачника-отца, и трудно было ожидать, что она легко приспособится к новой обстановке.

Эдгар мгновенно вошел в роль лорда поместья, в конюшню были поставлены хорошие охотничьи лошади, в доме появилось множество слуг, его арендаторы с радостью приветствовали владельца, который был заинтересован в их благосостоянии, деревенская церковь — не менее, так как ей требовался ремонт и новый викарий, не такой старый и дряхлый, а скудной общественной жизни местности отчаянно требовался прилив свежей крови. Леди Арабелле в Даркуотере понравилась странная смесь очарования и запустения. Она обнаружила, что он соответствует ее темпераменту. Густой туман приводил ее в возбуждение, она обожала окаменевшие от ветра голые деревья, а если сквозняки были слишком сильными, она просто набрасывала еще одну шаль.

Она выбрала себе две большие комнаты на втором этаже и полностью присвоила их. С течением лет комнаты становились теснее, так как заполнялись ее приобретениями. В их числе была мраморная статуя ее матери, графини Дальстон, в натуральную величину в греческой одежде, которая торжественно стояла в углу. В сумерках, прежде чем служанки приносили лампы, она была ужасно похожа на еще одного человека в комнате. Сходство было особенно сильным, когда леди Арабелла небрежно набрасывала на нее одну из своих шалей, а также и садовую шляпу. Но это была ее личная привилегия. Ни слугам, ни детям такие вольности не позволялись.

В остальном было бесчисленное количество маленьких столиков, безделушек, картин, низких стульев с неудобными наклонными спинками, удивительное сооружение из морских раковин и рыб под стеклянным колпаком, огромный глобус, на котором она заставляла детей искать все страны Британской Империи, птичья клетка, пустая и немного пугающая после смерти попугая, тяжелые плюшевые шторы, обильно украшенные кружевами, зеркала в золоченых рамах, шкафы, переполненные всякой мелочью, а в центре комнаты стояло кресло, в котором леди Арабелла проводила большую часть своего времени, вышивая или занимаясь тем, что она называла историческим чтением. Она серьезно интересовалась историей и фольклором, особенно той части страны, в которой жила. Или она просто сидела с котом Людвигом на коленях.

— Вы знаете, почему его зовут Людвигом? — спрашивала она обычно у невольно захваченных ее рассказом детей. — Потому что когда-то я была влюблена в человека, по имени Людвиг. О, да, смотрите на это, как хотите, но это правда. Он был германским принцем. У него были такие усы! — Леди Арабелла надувала щеки и поглаживала воображаемые усы. Она была прирожденным рассказчиком. — Но его родители, а, может быть, придворный протокол, называйте это как хотите, не позволили ему ответить на любовь вашей бабушки. И к тому же, мне было только шестнадцать, я была слишком молодой даже для того времени, когда все мы носили муслиновые платья, похожие на ночные рубашки, и притворялись, что боимся Наполеона Бонапарта. Так что теперь только кот любит меня, если, конечно, случайно не кто-нибудь из вас.

Она смотрела на них так сурово своими круглыми близорукими глазами, что они шептали что-то утвердительное, а Амелия даже доходила до того, что плакала:

— Я люблю, бабушка, я люблю.

Особенно леди Арабелла ждала проявления чувства от Джорджа, ее любимца.

Но только Людвиг, черный большой, толстый кот с равнодушной мордочкой, сидел на ее коленях и вкрадчиво терся своей головой. Фанни была уверена, что он представлял собой перевоплощение германского принца.

Те две комнаты были отдельным маленьким миром. Ребенком для Фанни визит к леди Арабелле был изматывающим нервы путешествием. Только когда она выросла и стала ежедневно читать леди Арабелле, она потеряла свой страх перед старой леди. Или, по крайней мере, так она думала.

Луиза все время ворчала после переезда в Даркуотер. Наконец, ее муж, несмотря на постоянные разговоры об экономии, нашел достаточно денег, чтобы купить ей элегантную соболью пелерину и муфту. Таким образом Луиза сделала открытие, что дорогой подарок может сделать очень многое для приведения в порядок расстроенных чувств. С тех пор она никогда не позволяла мужу забыть об этом.

Когда появилась Фанни, этот трудный, слишком быстро развивающийся трехлетний ребенок, причем уже тогда было видно, что она будет намного симпатичнее, чем Амелия, Луиза обнаружила, что бриллиантовая брошь сделала ее более терпимой к девочке. В течение многих лет различные кризисы были соответствующим образом отмечены безделушками, новой шляпкой, шелком на платье. Эдгар Давенпорт был покладистым мужем. Или, может быть, он просто любил мир в семье.

Нет необходимости подчеркивать, что Луиза уже задумывалась о цене сирот из Шанхая. Она могла быть довольно высокой, так как ситуация становилась просто смешной. Родственники Эдгара, казалось, приобрели привычку вымирать, как мухи, и оставлять своих отпрысков его преданной заботе. Получить в течение одной супружеской жизни сразу троих сирот на свою шею — такая участь ни для кого не была бы забавой. Не говоря уж о том, что от Фанни до сей поры не было особой пользы, пока она занимала прежнее положение. Учитывая заботу о здоровье Джорджа и необходимость вывода Амелии в светское общество, в жизни Луизы Давенпорт не было ни места, ни времени для двух маленьких чужих детей.

Когда Фанни, на этот раз одетая во все лучшее, спускалась вниз, Джордж ждал ее на повороте лестницы. Он подскочил к ней и схватил за руку. Она испугалась, так как не заметила его в тени. Он постоянно теперь делал подобные вещи, подстерегая ее, и затем разражался неумеренным смехом, особенно, если она вскрикивала.