А. Веста - Язычник

Я лежал рядом со спящей Дионой в меховом мешке-пологе и слушал ее сбивчивое дыхание. Мне не спалось. Я привстал на локте, вдыхая запах ее разогретого сном тела. Я мучительно захотел остаться с нею в дымных шкурах, в пляшущих бликах костра.

Оэлен, до этой минуты сидевший у камелька в сонном оцепенении, зашевелился, набросил малицу, подхватил мешок и выскочил из чума. Сквозь вой ветра было слышно, как он скликает оленей. Я выбежал следом за ним. С неба валил густой мокрый снег. Хлопья таяли на моих губах и раскрытой груди. Оэлен исчез.

Я набрал свежевыпавшего снега в котелок и повесил над очагом. В снеговой каше кружились случайно сорванные алые ягоды, листья и хвоинки. В чуме было непривычно жарко. Я скинул куртку и жадно напился из котелка, потом сел у огня на укрытый шкурами земляной пол. Я не слышал, как она подошла ко мне, мягко ступая по оленьему меху. Закрыв глаза, я жадно впитывал обжигающую радость ее прикосновений. Я боялся открыть глаза, чтобы не вспугнуть, не обидеть ее. Я слышал рев костра, и я был огнем, и все безумие пламени было во мне. Я отдавал ей все, с последней опустошительной дрожью. Ее тело было упругим и легким, как горячий поток, как огненная, восходящая к небу волна.

Я не запомнил ничего из той ночи, словно со мной был дух огня и, улетая, он унес мою память. Я в забытьи лежал у погасшего очага, завернувшись в старую куртку. От близко пролетевшего вертолета затряслись опоры чума. Откинув полог, я выглянул наружу. Над ближней пустошью висел вертолет. Он сдул весь снег и разогнал оленей. Диона проснулась от надсадного рева и выглянула из теплого кокона. Ее розовое со сна лицо было совершенно счастливым и растерянно-невинным. Я, спаленный своим диким сном, не глядя на нее, торопливо застегнул куртку, залез в заледенелые пимы и вышел на слепящий утренний свет.

Вертолет уже успел скрыться за сопками. Издалека к чуму брел Абадор. Он двигался медленно, загребая унтами рыхлый снег. Лохматая шапка была надвинута низко, не давая рассмотреть его лицо. Длинная волчья шуба волочилась по снежным наметам. Он подошел ближе, на ходу передергивая затвор автомата. Мне показалось, что на лицо его надета резиновая маска. Бугристая кожа, тронутая сине-багровыми трупными пятнами, обвисала на щеках и в подглазьях. Фиолетовые губы-брыли плясали в такт шагам.

Со времени гибели концерна «Линдас» прошло больше месяца. Все колдовские технологии были развеяны по пескам ливийской пустыни. Без сатанинских снадобий Вечный жид вернулся в свой природный возраст и одряхлел столь стремительно, что это походило на чудо, только с обратным знаком. Еще немного — и разлагающаяся плоть клоками сползет с его лица и рук. Но он еще крепко стоял на ногах и в его резких движениях было отчаяние смертника. Он поднял автомат, твердо удерживая меня на мушке.

— Отдай Грааль, и я сохраню жизнь тебе и ей, — прохрипел живой мертвец.

Я молчал, понимая, что надеяться не на что. Еще минута, и он прошьет меня очередью насквозь, а после… Можем ли мы выкупить наши жизни? Предположим, что он сдержит слово, а что потом? Долгая жизнь где-нибудь в теплом углу, пока туда не докатится волна второго пришествия. Любая сделка с этой нечистью — уже бесчестие.

— А ты подойди и возьми.

— Я же застрелю тебя, а ее продам в бордель, — проскрипел Абадор.

Я рукой отстранил вышедшую из чума Диону.

— Стреляй… Я буду ловить твои пули, — я сбросил куртку в снег и остался стоять голый до пояса. — Стреляй, я поймаю каждую.

Абадор затрясся от хохота.

— Ну, молись, Паганус, — прошипел он, отплевываясь.

Я прикоснулся к влажному снегу, трижды поклонился всей жемчужно-убеленной Земле, словно собирая в кулак ее силу. Встав лицом к Абадору, я подставил грудь морозному ветру.

Я смотрел в его глаза, вернее, в правый глаз. Абадор долго целился, прищурив черное сморщенное веко, водил стволом из стороны в сторону. Грянул выстрел. Отступив на полшага, я сделал быстрое хваткое движение в воздухе.

— Есть!

Выстрелы гремели один за другим. Он стрелял одиночными. Пять, шесть… восемь… Правой рукой я успевал ловить перед собой нечто стремительное и накрепко зажимать в кулаке.

Абадор ударил секущей очередью, взрыхлив снег за моей спиной, и безвольно уронил руку с оружием. Его глаза почти выкатились из орбит, грязная пакля волос заиндевела и встала дыбом. Он выронил автомат и затрясся, показывая на меня пальцем.

— Врешь…

— Смотри, Абадор. Они здесь. Все!

Абадор упал ничком, обхватил голову и завыл. Потом встал на колени и потрусил на четвереньках, виляя головой в стороны, как огромная лохматая росомаха. Не оглядываясь, он уходил в низкий тундровый туман.

Я вытер руки о снег и вернул земле ее добычу — свежие, немного липкие заячьи катышки.

Я догнал Абадора у скалистой гряды. Одна из пуль все же задела ногу. Глубокая царапина саднила и сочилась кровь. Я вытряс «живого мертвеца» из волчьей дохи, обыскал. В нагрудном кармане его камуфляжа пряталась маленькая футляр-колба. Абадор не сопротивлялся, только скулил и глотал крупными кусками снег.

Мы шли уже несколько часов к сияющему миражу на горизонте. «Летающий остров» парил километрах в ста к юго-востоку от острова Белый, над Обской губой. Подталкиваемый ветром, он плыл нам навстречу. Я знал, что его маленький экипаж, во главе с изобретателем, «нашим Кулибиным» (слава Всевышнему, он действительно оказался «наш»!), первыми присягнули будущей Царице и все это время находились в автономном полете, рискуя жизнями ради нее. С каждой минутой «Летающий остров» опускался все ниже и ниже, чтобы принять на борт свою владычицу, держащую в маленькой, смуглой от африканского солнца руке изумрудное сердце Летающего Града. В последнюю минуту я отдал ей «Грааль». Для верности святыня была зашита в шаманский гайтан Оэлена, и она осторожно укрыла гайтан под курткой.

— Прощайте, Царица! Да сбудутся святые пророчества. Слава России!

— А может быть… — она, волнуясь, всматривалась в мои глаза.

«А может», — передо мной мелькнули картины какого-то чужого, нереального счастья. Наш полет вдвоем, над огромным, разноцветным, словно чаша драгоценностей, миром, наша любовь, отраженная в зеркале океанов, наша свадьба в солнечной выси, в фате облаков…

— Нет, Царица, — я покачал головой. — Нет… Обо мне ничего не сказано в пророчествах. — Я попытался улыбнуться, но дрожащие губы не слушались.

— Но будущее везде, оно здесь и сейчас! Если очень захотеть, можно изменить будущее! — Она погладила меня по щеке, единственный вольный жест, который могла позволить себе Царица.

Я молчал.

— Что я могу еще сделать для вас, Керлехин? — голос ее звучал страдальчески глухо. Она прикрыла рукой глаза.