ЮРИЙ МУХИН - СССР имени БЕРИЯ

И ни по какой иной! – предупредил Берия. – С остальны301 ми их грехами по другим статьям Уголовного кодекса потом разберутся. Если через две недели вы будете неспособны предъявить прокуратуре обвинительные заключения по 58-й, всех врачей немедленно освободить!

– Но, товарищ Берия!

– Никаких но! Исполняйте!

А через две недели Берия, никому ни о чем не сообщая, своей властью приказал газете «Правда» опубликовать сообщение МВД об освобождении 28 врачей и 9 членов их семей, в котором были следующие слова:

«…Проверка показала, что обвинения, выдвинутые против перечисленных лиц, являются ложными, а документальные данные, на которые опирались работники следствия, несостоятельными. Установлено, что показания арестованных, якобы подтверждающие выдвинутые против них обвинения, получены работниками следственной части бывшего Министерства государственной безопасности путем применения недопустимых и строжайше запрещенных советскими законами приемов следствия.

На основании заключения следственной комиссии, специально выделенной Министерством внутренних дел СССР для проверки этого дела, арестованные ВОВСИ М.С, ВИНОГРАДОВ В.Н., КОГАН Б.Б., ЕГОРОВ П.М, ФЕЛЬДМАН А.И., ВАСИЛЕНКО В.Х., ГРИНШТЕЙН А.М., ЗЕЛЕНИН В.Ф., ПРЕОБРАЖЕНСКИЙ Б.С., ПОПОВА НА., ЗАКУСОВ В.В., ШЕРЕШЕВСКИЙ Н.А., МАЙОРОВ Г.И. и другие привлеченные по этому делу полностью реабилитированы в предъявленных им обвинениях во вредительской, террористической и шпионской деятельности и, в соответствии со ст. 4 п.З Уголовно-Процессуального Кодекса РСФСР, из-под стражи освобождены».

После того, как Хрущев прочел в «Правде» это сообщение, у него по коже поползли мурашки – он понял, что Берия ему уже не верит и начал драться самостоятельно. Этим сообщением Берия фактически «убивал» Игнатьева – ведь это при нем были арестованы эти врачи, при нем от них добивались признаний «запрещенными приемами». И в тот же день Хрущев получил служебную записку Берии, в которой тот просил исключить Игнатьева из партии и дать согласие ЦК на его арест.

Хрущеву пришлось срочно обзвонить всех членов ЦК, получить от них согласие на освобождение Игнатьева не только от должности секретаря ЦК, но и на исключение из членов ЦК. Однако Хрущеву удалось пока передать дело Игнатьева на расследование комиссией ЦК, а ее председателю он дал понять, что спешить никуда не надо. Для Берии Игнатьев был пока недоступен. Но это был не последний удар Берии.

В один из вечеров Лаврентий, освободившись от текущих дел, в мыслях вновь вернулся к делу о смерти Жданова.

Вполне вероятно, думал он, что врачи действительно прошляпили у Жданова инфаркт. Пусть и преступно, но вполне понятно, что они свой промах попытались скрыть.

Понятно и поведение Власика – этот дурак пытался избежать обвинения в том, что он принял на работу таких врачей. Но Абакумов почему скрывал и смерть Жданова, и смерть Щербакова? А если Жданов был отравлен ядом скрытого действия и Абакумов об этом знал?? Тогда понятно, что Абакумов скрывал подробности смерти Щербакова, чтобы не навести на мысль проверить смерть Жданова. Но ведь Рюмин всех евреев вывернул наизнанку – не виновны они в терроре против Жданова… Да, тупик! А если,- Берия даже похолодел, – а если это свои, и Абакумов их исполнитель?

Если это кто-то из высшего руководства? Но кто и зачем ему это? Борьба за власть? Какая? Вот умер Сталин, и власть отдали самым слабым, на нее никто иной и не пытался претендовать. Стоп? А смерть Сталина? Он умер своей смертью или отравлен?

Тут Берия с удивлением отметил, что не знает никаких подробностей смерти Сталина, кроме сообщенных ему Хрущевым утром 2 марта. В подозрение о том, что и Сталин отравлен, не хотелось верить, но оно гвоздем засело в мозгу.

Ладно, подумал Берия, кто в заговоре, пока понять невозможно.

Но где они взяли яд? Ведь не из-за границы им его привезли. А у нас яд был только в МГБ у Абакумова.

Нет, вспомнил Берия, не у Абакумова, а у тихого и незаметного Огольцова. Так, кажется, Огольцов – это тот конец ниточки, за который можно распутать весь клубочек.

Ну, и надо бы узнать побольше подробностей о последних часах жизни Сталина.

На следующий день он приказал арестовать Огольцова пока за преступную халатность в хранении ядов. Огольцов все категорически отрицал. Теперь предстояла длительная работа по проверке документации, связанной с ядами, с целью понять, мог ли Огольцов изъять из хранения яд так, чтобы по бумагам это не было видно?

Спустя несколько дней Берия нашел свободное время в своем недельном графике и распорядился вызвать к себе телохранителей Сталина, дежуривших 1 и 2 марта. Но тут выяснилось, что все телохранители и весь обслуживающий персонал сразу же после смерти Сталина были высланы из Москвы по распоряжению ЦК. Берия позвонил Хрущеву.

– Послушай, Никита, – пытался удержать прежний дружеский тон Берия, – хотел кое-что узнать у бывшего прикрепленного Сталина, – Берии удалось быстро вспомнить одну из фамилий, – Хрусталева. И тут выяснилось, что по твоему указанию вся обслуга Сталина выслана из Москвы. Почему?

Хрущев этот вопрос давно ожидал.

– Да мы же договорились, что объявим, что Сталин умер в Кремле, вот мы и решили выслать их на работу в другие города, чтобы не проболтались о том, где он умер на самом деле.

Логика в этом была и Берия, поблагодарив Никиту, положил трубку и вызвал помощника.

– Разыщите, где служит бывший прикрепленный Сталина Хрусталев, и организуйте его приезд ко мне для беседы.

Через три дня помощник растерянно доложил:

– Я с этим Хрусталевым созвонился и договорился, что он приедет сегодня. Но он не приехал, я позвонил ему домой, и выяснилось, что он вчера умер.

Берии стало понятно, что, во-первых, подозрения об убийстве Сталина имеют все основания, во-вторых, его врагам известен каждый его шаг, а он до сих пор не подозревает, кто это может быть, вернее, уже подозревает всех, но не имеет ничего определенного – ни одного конкретного факта.

Стало понятно и другое – его попытки допросить свидетелей и подозреваемых будут кончаться их смертью, поэтому главным стало сохранить свидетелей.

Берия вызвал двух сотрудников, которых хорошо знал еще с военной поры и которым верил, и приказал немедленно и тайно арестовать и поместить во внутреннюю тюрьму на Лубянке лечащего врача Сталина, а начальника тюрьмы предупредил, что тот головой отвечает за жизнь Огольцо¬ ва и Смирнова. Смирнов тоже ото всего отказался, упорно заявляя, что его вызвали к Сталину только 2 марта, но по этому врачу было видно, что он врет. Положение усложнялось тем, что нельзя было допустить на стадии следствия никаких слухов о возможном убийстве Сталина, и допрашивать подозреваемых желательно было самому, а времени для этого катастрофически не хватало.