Кларов Юрий - Арестант пятой камеры

Впереди свобода. Он догоняет свободу. Сзади - пули. Они догоняют его…

Живы или нет Толя Басов и Капитон?

Бешено колотится сердце. Ему тесно. Сейчас оно разобьет грудь и выскочит наружу. Выскочит, упадет со звоном на землю и покатится колобком по степи, живое, теплое, красное… Хлюпает кровь в валенке. Последний прыжок…

Стрижак-Васильев спотыкается, падает. Над ним небо и чьи-то глаза.

Все? Все…

- Ранены, Алексей Георгиевич?

- В ногу… Пустое…

- Кость цела?

- Цела. Если смог бежать, значит цела…

- Оно верно, конечно…

- Где Басов и Столяров? Молчание…

Ему перевязывают ногу, затягивают поверх раны жгут. Пятном темнеет вдали грузовик. Вспышки выстрелов. Но это солдаты стреляют так, для очистки совести и от злости. Но счет все-таки в их пользу: два - один.

- Пора уходить.

- Пора.

Опираясь на винтовку, словно на костыль, Стрижак-Васильев ковыляет к овражку, где их дожидаются лошади. Рабочий-боевик придерживает его за плечи.

- Вот так, Алексей Георгиевич… Смертная казнь отменяется…

Было все это или не было? Было… Не так страшно, как во сне, но было. Во сне почему-то все и всегда страшней. Почему?

…Посыльный из ревкома только вышел, а Стрижак-Васильев уже одет.

На часах без десяти минут три.

- Вот так, Алексей Георгиевич… Смертная казнь отменяется…

Ночное совещание… Что-то случилось. Но что? Посыльный не знал. Посыльному было лет шестнадцать. Он еще ничего не знал…

На улице было пустынно и неуютно. По-прежнему валил снег. Ветер шарил холодными проворными пальцами по груди и плечам. Где-то протяжно выла собака, а может быть, и не собака, а ветер.

Иркутск…

Календарь свидетельствовал, что сейчас 31 января 1920 года. Но люди не всегда живут по календарю. Они то отстают от него, то опережают. Всякое бывает. И Стрижак-Васильев еще находился в апреле 1919 за сотни верст отсюда - в Омске.

Написанное письмо можно разорвать, а сон не разорвешь, его можно лишь забыть, вернее - засунуть куда-то в дальний ящик памяти, где он будет находиться До поры до времени.

И все-таки сон - только сон, а действительность - это действительность. И действительность напомнила о себе, вытолкнув на тротуар человека.

Бородатый, неуклюжий, с заиндевевшими бровями и ресницами, он напоминал омского снеговика. Только вместо гильзы от винтовочного патрона у него был настоящий порозовевший на ветру нос, а вместо метлы он держал взятую наперевес винтовку. Широкий плоский штык покачивался на уровне груди.

Человек был не из прошлого и не из будущего. Он был из настоящего. Человек образца 31 января 1920 года. И конечно же его внимание привлек прохожий в офицерском полушубке. Черный полушубок возбуждал подозрения красноармейцев в Омске и вызывал те же чувства здесь, в Иркутске… Что ж, естественно. У патрульного свои обязанности, он их должен выполнять.

После того как Иркутск объявили на военном положении, его улицы круглосуточно патрулировались бойцами комендантского батальона, партизанами, еще не покинувшими город японцами и чешскими броневиками. Впрочем, японцев после перехода власти к ревкому осталось мало и, опасаясь стычек с партизанами, они последние дни вынуждены были отказаться от патрулирования. «Снеговик», судя по всему, был из какого-то партизанского отряда.

- Пропуск давай, - буркнул он и передернул затвор.

Стрижак-Васильев достал из бокового кармана френча мандат ревкома и пропуск, разрешавший ему выходить в город после комендантского часа. Не опуская винтовки, человек долго рассматривал при свете фонаря квадрат картона, потом подозрительно спросил:

- А печать?

Стрижак-Васильев ткнул пальцем в круглый лиловый оттиск.

- Это не печать…

- Вот подпись коменданта, прочти…

- Ишь ты! - ухмыльнулся бородатый. - «Прочти»! - и резонно объяснил: - Как же я читать буду, коли неграмотный? Давай топай к старшому, там разберемся и с печатью, и с подписью… - И предупредил: - Ежели побежишь - приколю.

Но идти к «старшому» не пришлось. Из снежной мглы вынырнула фигура второго. Он не торопясь приблизился, вгляделся.

- Товарищ комиссар?

Стрижак-Васильев узнал мадьяра Франца из Черем-ховского интернационального отряда, узнал не столько по лицу, сколько по голосу. Франц шепелявил: в поезде смерти, из которого он чудом вырвался, ему выбили передние зубы.

«Снеговик» опустил винтовку. Возвращая пропуск, сказал:

- Выходит, свой?

- Свой, - подтвердил Франц. - Совсем свой.

- А полушубок-то офицерский, - недовольно буркнул «снеговик». - Добрый полушубок…

- Очень добрый, - согласился Франц. - Будешь метко стрелять в Каппеля, и у тебя будет добрый полушубок… - И улыбаясь беззубым ртом, сказал: - Скоро будем драться с Каппелем…

- А мы и так с ним не целуемся.

- Нет, здесь драться, - сказал Франц. - Плохой бой был у станции Зима… Каппель на Иркутск идет. Войска разбиты. Нестеров в плену…

…Подробности происшедшего Стрижак-Васильев узнал уже в ревкоме.

Группа Нестерова, которой предназначалось встретить каппелевцев на дальних подступах к Иркутску, была с согласия чехов, заявивших о своем нейтралитете, переброшена по железной дороге к станции Зима. Она насчитывала 1200 бойцов. Накануне передовой отряд Войцеховского вошел в Куйтун и повел наступление вдоль железнодорожной линии по Московскому тракту.

Рассчитывавшие на быструю победу каппелевцы были, озадачены: войска ревкома и поддерживавшие их подразделения 1-й Балаганской партизанской дивизии оказывали упорное сопротивление. Все атаки были отбиты ружейным и пулеметным огнем. Ничего не изменилось и после того, как генерал ввел в бой 25-й егерский полк горных стрелков имени адмирала Колчака.

Сражение длилось четыре часа, а затем красные перешли в контрнаступление и начали теснить каппелевцев. Но в этот момент стоявшие на станции чешские бронепоезда неожиданно обрушили на нестеровцев огонь своих орудий и пулеметов. Одновременно по левому флангу ударила покинувшая эшелоны пехота, а чешская кавалерия смяла тыл и захватила штаб. Остатки группы под прикрытием 5-го Зиминского кавалерийского полка отступили к Балаганску, расчистив белым путь на Иркутск.

Вероломное нападение было неожиданностью не только для Нестерова, но и для ревкома. Ширямов, получив сообщение, немедленно пригласил для объяснения политического представителя республики доктора Благожа, командующего арьергардом чеховойск, командира 2-й дивизии полковника Крейчина и начальника его штаба подполковника Бирулю. Все трое заверили Ширямова, что нападение было совершено вопреки приказу командования и пленные немедленно будут возвращены ревкому.

- Печальный эксцесс, вызванный отсутствием дисциплины, - сказал доктор Благож. - Впрочем, бедных войяков можно понять: они озлоблены, и не без оснований… Нападение совершили части, накануне разгромленные Пятой армией под Нижнеудинском. Мы там потеряли четыре бронепоезда и несколько сот наших храбрых гошей… Но командование примет все меры, чтобы исключить возможность подобных инцидентов в дальнейшем. У нас одна задача - эвакуация. Пусть русские сами решают свои дела.