Карен Мейтленд - Маскарад лжецов

Пришлось возвращаться вслед за Сигнусом к фургону. Не знаю, что за мастера трудились над этой часовней, но работу бросили в спешке. Кто знает, куда они подались потом: в мир иной или в соседний городишко.

— Остается молиться, чтобы не в мир иной, ведь Аделе здесь рожать, — вздохнул Сигнус.

— Но я не могу в церкви! — откликнулась ошеломленная Адела с козел повозки.

Перед тем как ответить, Сигнус взялся за дверную ручку. Тяжелая дверь легко поддалась, но Сигнус медлил. Изнутри пахнуло сыростью и плесенью, но не той гнилой вонью, которую мы так страшились учуять.

— Напрасно. У часовни крепкие стены, а когда мы разожжем очаг, внутри станет тепло и сухо. А потом, она ведь не достроена, а значит, не освящена. Это всего лишь заброшенное строение, а не церковь.

Глаза Зофиила сверкнули.

— Никогда еще храм Божий не осквернялся родами!

Сигнус смахнул с лица дождевые капли и указал на Деву с Младенцем над дверью — единственную завершенную резьбу в часовне.

— Думаешь, Мария решит, что рождение младенца может осквернить церковь, ей посвященную?

— Мария родила непорочной, а тут... — Зофиил так разъярился, что не смог закончить фразу.

Родриго, который перегнулся через парапет и рассматривал бурлящий поток внизу, выпрямился и бросил на Зофиила взгляд исподлобья.

— Даже убийцы и воры находят пристанище в церкви. Что уж говорить о безвинной матери с младенцем? Неужели рождение осквернит храм Божий больше, чем кровь на руках злодея?

Родриго по-прежнему считал Зофиила виновным в смерти Плезанс. Он не знал, стала ли бедная женщина жертвой убийцы или сама свела счеты с жизнью, но в одном не сомневался: Зофиил приложил к этому руку.

Пришлось мне вмешаться.

— Сигнус прав. Не будет большой беды, если усталые путники найдут приют в часовне на несколько дней. Уж в этом-то церковь не видит никакой скверны. Только сперва неплохо бы удостовериться, что внутри безопасно. В самой часовне запаха нет, но не забывайте о крипте. Если там окажутся трупы, мы успеем подхватить заразу.

Сигнус кивнул.

— Я пойду. Если что увижу, крикну прямо оттуда, и вы продолжите путь без меня.

Родриго встал между Сигнусом и дверью.

— Камлот прав, наткнешься на тело — и поминай, как звали. Стеклодув Хью говорил, что та женщина из деревни умирала в муках. Мы не станем подвергать тебя опасности.

— Опасность подстерегает за каждым поворотом, — возразил Сигнус. — Мы везде можем наткнуться на мертвого или умирающего. Если струсим и не войдем внутрь, Адела родит прямо на дороге. Схватки могут начаться когда угодно, а у нас на примете нет ничего лучше этой часовни.

Он показал на дорогу, что вела от моста. Кругом, сколько хватал глаз, виднелись лишь голые ветки да сучья — ни амбара, ни фермы. Дальше обзору мешал крутой обрыв.

— Сами видите, выбор невелик, а рисковать мы не можем, — закончил Сигнус.

Он натянул ворот плаща на лицо и отодвинул Родриго с дороги. Нам оставалось лишь молча ждать под дождем.

Все понимали, что Сигнус прав. Многим женщинам случалось разрешиться от бремени посреди дороги, но скольких подобное испытание свело в могилу! Несмотря на саксонскую кровь и природную выносливость, Адела вряд ли переживет роды в чистом поле. Приближалось Рождество, ребенок мог появиться на свет в любой день. Тряска в повозке по размытым дорогам, камни и рытвины способны открыть утробу любой женщине. Адела уже ощущала ложные схватки, которые предшествуют настоящим. Боли пугали ее, и Адела убедила себя, что без повитухи непременно умрет. После ухода Плезанс она пала духом, и даже муж, как ни старался, не мог зажечь на ее лице слабой улыбки. Только после долгих увещеваний Адела заставляла себя проглотить ложку-другую похлебки. Мне и то стало казаться, что ее дурным предчувствиям суждено оправдаться и бедняжка не переживет родов.

Мы уже не раз собирались доверить Аделу врачебному искусству монахинь — в монастырях с их прекрасными лечебницами не гнушались рожать даже богачки. Однако при упоминании о монастыре Адела впадала в ярость и кричала, что лучше умрет в канаве, чем позволит себя заточить. Мои уверения, что никто не собирается постригать ее в монахини, не помогали. Удивляло другое — непреклонность Осмонда, разделявшего опасения жены.

Нам не оставалось ничего другого, как уговорить отважного трактирщика, еще не закрывшего свое заведение, приютить женщину, готовую вот-вот родить. Однако нам везде отказывали. Владельцы таверн оправдывались тем, что остальные постояльцы наверняка потребуют денежки за постой назад, если в ночи их разбудят крики роженицы. К тому же кому-то придется убрать за ней, а у служанок и так хватает работы, да и кто, скажите на милость, заплатит за испорченный тюфяк? Не говоря уже о том (и тут трактирщики понижали голос), что, не дай Господь, женщина умрет родами. Тогда и вовсе хлопот не оберешься. Какому владельцу таверны охота, чтобы все в округе узнали, что в его заведении покойник? Нет, им не чуждо сострадание, но времена настали такие, что приходится думать наперед.

Последний городишко, в миле или около того от часовни, казалось, готов был ответить нашим чаяниям. Настежь распахнутые ворота, веселый привратник, который божился, что чумы в городе нет и в помине, все жители до единого здоровы, как быки, а без толку болтать о чуме — все одно, что воздух портить. Чумы пусть страшатся грешники, а таким праведникам, как он, за всю жизнь не пропустившим ни одной мессы, бояться нечего. Стрельнув глазами в сторону Аделы, привратник посоветовал нам таверну «Красный дракон» на рыночной площади. По его словам, старая ведьма, что содержит таверну, когда в духе, варит превосходный эль, и за пару лишних монет наверняка закроет глаза на положение нашей спутницы. К тому же (и тут привратник многозначительно подмигнул Зофиилу) служанки в таверне весьма радушно привечают постояльцев. После разговора с привратником мы воспряли духом, и Зофиил уверенно направил лошадь в ворота.

Каждый город пахнет по-своему. Этот смердел нечистотами. Главный тракт, достаточно широкий, чтобы по нему могли проехать повозки, утопал в грязи. Сточные канавы забились мусором, и вонючие водные потоки перекатывались через улицу.

Узкие кривые улочки вились между убогими деревянными лачугами и мастерскими, выступающие крыши которых почти касались друг друга. Солнечный свет не проникал в глубины, где свиньи, собаки, куры и ребятня копошились в грязи, сражаясь за гниющие отбросы. Стоило нам въехать в ворота, как к повозке за милостыней устремилась толпа колченогих попрошаек. Самые смелые норовили забраться внутрь — проведать, что можно стянуть, но несколько ударов Зофиилова хлыста быстро умерили их пыл.