Филипп Ванденбер - Восьмой грех

Как же он сразу не догадался! Странными записями в книжке были зашифрованы определенные календарные даты. Мальберг быстро захлопнул записную книжку и, не говоря ни слова, вернулся за конторку. Сев за потертый бидермейеровский секретер, который служил письменным столом, и подперев голову руками, Лукас внимательно рассматривал записи в книжке Марлены.

Какая тайна скрывалась за странными зашифрованными записями? Вдруг Мальберг подумал, что этот почерк вообще не принадлежит Марлене. То, что он нашел книжку в ее квартире, еще не означало, что эти записи сделаны ее рукой. Мальберг вздохнул. Ему лучше бы вовсе забыть об инциденте в Риме, в котором он не играл первую скрипку. Но Лукасу казалось, что его преследовал дух Марлены.

Продав гравюру, фрейлейн подошла к конторке и положила семь пятисотенных купюр на стол. Она была слишком сдержанной, чтобы спрашивать Мальберга о причинах его странного поведения.

– Фрейлейн Кляйнляйн,- наконец заговорил Мальберг, не отрывая глаз от записей, - вы хорошо разбираетесь в Библии, во всяком случае в Ветхом Завете вы сильнее меня. Что вы можете сказать об этих записях?

Кляйнляйн, не привыкшая к похвалам, покраснела. Пожилая фрейлейн легко смущалась. Она водрузила большие очки в роговой оправе на нос и начала листать записную книжку.

При этом, прежде чем перевернуть страницу, она каждый раз лизала указательный палец.

Мальберг не сводил с нее глаз, наблюдая, как она, просматривая страницу за страницей, едва заметно качала головой. Наконец библиотекарша спросила:

– Что это такое? У Мартина Лютера я ничего подобного не встречала.

– Конечно нет, - возмутился Лукас. - Меня интересует только содержание.

– Мне кажется, апокриф очень странный. Laetare, Sexagesima, Reminiscere, Oculi - это даты христианского церковного календаря. И все это воскресенья.

– А имена? Там указаны какие-нибудь имена?

– Несомненно. Если я не ошибаюсь… - Фрейлейн Кляйнляйн взяла с полки истрепанный библейский словарь и начала быстро листать. - Память меня не подвела, - с победоносным видом произнесла она и сдвинула очки, на кончик носа. - По еврейским канонам, - начала она читать, - от исторических произведений Иисуса Навина и до второй книги Царей эти книги называются ранними пророками. В противоположность им появилась группа поздних пророков, которых делят на «больших» и «малых». «Большие» пророки - это Исайя, Иеремия, Иезекииль и Даниил. Двенадцать «малых» пророков - Осия, Иоиль, Авдий, Иона, Амос, Михей, Наум, Аввакум, Софония, Аггей, Захария, Малахия.

– Наум, Захария, Малахия… - тихо пробормотал Мальберг. - Имена, которые встречаются и в записной книжке.

– Именно так. И если позволите, замечу: смысла в этом никакого нет. Вот только…

– Что?

– Не обращайте внимания, эта идея абсурдна. Нет, забудьте об этом!

Мальберг не хотел давить на фрейлейн Кляйнляйн. Он боялся, что она может задать ненужные вопросы, но в то же время надеялся, что в будущем ему удастся выяснить, о чем хотела сказать его помощница.

Они ехали вверх вдоль Рейна в гнетущем молчании: ни кардинал Гонзага, ни монсеньор Соффичи не проронили ни слова. Альберто тоже молчал. Он просто смотрел на дорогу. События последних суток глубоко взволновали троих мужчин. Они не любовались романтическим рейнским ландшафтом, обласканным лучами августовского солнца.

На перекрестке у Висбадена Альберто свернул на шоссе А-3, ведущее в аэропорт. Ему пришлось сбавить скорость: люди ехали на работу в город. С северо-запада приземлялись и взлетали самолеты; они шли так низко, что Альберто невольно втягивал голову в плечи.

Обычно Соффичи не переносил молчания, но теперь оно длилось уже более часа. Он думал о том, почему они все словно языки проглотили. Был ли это стыд, который они таили в душе, или на них повлияли непонятные события.

Соффичи облегченно вздохнул, когда Альберто остановил «фиат» на узкой парковочной площадке у зала ожидания. Гонзага молча вышел из машины. Даже когда Альберто открыл багажник и подал ему небольшую дорожную сумку, кардинал просто кивнул и исчез за стеклянными дверями зала. Альберто и Соффичи продолжили путешествие на машине.

У Гонзаги было два билета в один конец. Один на имя доктора Фабрици, другой на имя господина Гонзаги. Первый был на рейс из Франкфурта до Милана, а второй - из Милана в Рим. Гонзага действительно все продумал. Стюардесса «Алиталии» 'Итальянские авиалинии.

торопила пассажиров. На табло замигала зеленая надпись "Boarding"'. Гонзага спешил. Он не мог опоздать на рейс. В последнюю минуту он добрался до посадочных ворот № 36 и прошел в бизнес-класс «Боинга-737».

Оставшиеся до взлета минуты тянулись невыносимо медленно. Наконец наполовину заполненный самолет тронулся с места. Когда машина поднялась в воздух, Гонзага облегченно вздохнул. Напряжение последних дней заметно ослабло. Кошмар, похоже, закончился.

Набрав высоту, «боинт» взял курс на юг. Гонзага равнодушно смотрел в иллюминатор. Над его креслом шипел кондиционер. Теперь ремни можно было отстегнуть. Кардинал задремал. После того как с его плеч спал груз последних дней, он смог заснуть.

– Простите, что я к вам обращаюсь, - сквозь дремоту услышал он слова человека с соседнего кресла. Гонзага не обратил на него внимания, потому что кресло при взлете оставалось свободным. Взглянув на мужчину, он ужаснулся. На незнакомце была шляпа, на лице - красные пятна от ожогов. Ресниц и бровей не было.

– Я хочу предложить вам сделку, - тихо произнес человек с обезображенным лицом.

– Сделку? - Гонзага удивленно поднял брови. - Нет, спасибо, я не…

– Если вы хотите, - перебил его незнакомец, - спасти 11ерковь от хаоса, вам необходимо выслушать меня, господин кардинал.

– Я не знаю, чего вы от меня хотите и почему так странно обращаетесь ко мне: «господин кардинал». Оставьте меня в покое, пожалуйста!

Но краснолицый лишь покачал головой, будто не понимал, о чем ему говорят. Он взмахнул чем-то, что Гонзага чуть раньше принял за кусок синтетической пленки.

– Давайте не будем обманывать друг друга, господин кардинал. Фланелевый костюм от Черутти не может скрыть

«Посадка» (англ.).

личность государственного секретаря. - Он нахально оскалился.

За доли секунды Гонзага попытался провести параллели между событиями прошлой ночи и человеком в соседнем кресле. Но попытка не удалась.

– Кто вы такой и чего вы хотите? - обреченно спросил кардинал.

– Мое имя здесь ни при чем. Я всего лишь хочу предложить вам сделку.

– Ну хорошо. Я слушаю.

– Вот крошечный кусочек плащаницы Господа нашего. Через тело Гонзаги будто пропустили ток. Теперь он увидел, что в целлофановом пакете, который держал незнакомец, находится крошечный, не больше почтовой марки, кусочек материи, запаянный между двух пленок. Охряный цвет и переплетение нитей были такими же, как и у Туринской плащаницы, которую кардинал отвез в замок Лаенфельс.