Александр Бушков - Комбатант

Чуть погодя, уже спокойным тоном, уже на французском, Бестужев распорядился ехать в Булонский лес.

Место это, в общем, никак нельзя было назвать дикими, нецивилизованными дебрями — всё-таки Париж… Bois de Boulogne, он же Парижский парк, во всех направлениях пересечен отлично устроенными дорогами и аллеями, должным образом освещёнными в ночную пору, с обустроенными местами для пикников и множеством ресторанчиков, от непритязательных до весьма фешенебельных. Многие из них даже в эту пору оказались ярко освещены, заполнены беззаботной публикой — в отличие от Вены, кипучая ночная жизнь Парижа вошла в поговорку. Однако ночь — это всё-таки ночь, искателей развлечений в эту пору неизмеримо меньше, нежели днем, далеко не всякий парижанин может себе позволить ночные странствия по увеселительным местам, поскольку утром ему вставать ранёшенько на работу или на службу. Так что аллеи Булонского леса были почти безлюдны, разве что набитые праздными гуляками экипажи по ним проезжали.

Бестужев командовал непререкаемым тоном:

— Направо… Налево… В ту аллею…

Шарль, оглянувшись на него — что вышколенный кучер проделывал крайне редко — сказал:

— Мне было бы легче, если бы месье сразу назвал место, куда ему требуется…

— Месье ещё не решил, — сказал Бестужев, удовлетворённо уловив в голосе Шарля некоторую настороженность, да что там, тревогу. — Вы здесь плохо ориентируетесь, Шарль?

— О, что вы…

— В таком случае извольте без вопросов. Разве вам платят за пустую болтовню? Вперёд!

Бестужев уверенно направлял экипаж в самые уединённые, плохо освещённые, практически безлюдные места, вокруг становилось всё темнее, а лес начинал походить на пресловутые дикие дебри. Шарль давненько уж занервничал, он то и дело оглядывался на Бестужева, но новые вопросы задавать не осмеливался, невольно стал придерживать лошадь, и Бестужеву пришлось на него прикрикнуть.

Наконец они оказались на довольно широкой аллее, освещением не оборудованной вовсе, так что свет давали только два фонарика по обе стороны козел. Далёкие электрические лампионы едва просвечивали сквозь густую листву, развесёлая музыка доносилась на пределе слышимости, поблизости не замечалось ни единой живой души. Глухое было местечко…

— Достаточно, пожалуй, — сказал Бестужев. — Остановите.

Не дожидаясь, когда экипаж остановится совсем, он спрыгнул, подошёл к козлам. Прекрасно видел в тусклом свете фонарика, что кучер уставился на него уже с откровенным испугом. Многозначительно запустив руку под пиджак и держа её там, Бестужев резко распорядился:

— Спрыгивай, приехали!

Это было произнесено опять-таки по-русски. На лице Шарля появился откровенный ужас.

— Тебе что, особое приглашение нужно, скотина? — рявкнул Бестужев и бесцеремонно сдёрнул кучера с козел, так что тот едва не пропахал носом по земле.

Держа его за шиворот, грозно уставился в лицо и, не вынимая руки из-под пиджака, нехорошо хохотнул:

— Ну что, приехали, мерзавец? Отсюда я уж как-нибудь и один доберусь, благо экипаж имеется. Как-нибудь управлюсь с вожжами, дело нехитрое…

О французском давно уже и речи не было, он изъяснялся исключительно по-русски.

— Ну, что вертишься, как гадюка под вилами? — продолжал он грозно и неприязненно. — Шпион чёртов… Эсер или эсдек?

— Ваше благородие! — возопил Шарль на чистейшем русском. — Помилосердствуйте! Какие тут эсеры! Мы вовсе даже наоборот…

Полное впечатление, что он собирался пасть на колени — но Бестужев крепко удерживал его за шиворот, чтобы, чего доброго, не прыскнул в чащобу, гоняйся за ним потом…

— Это как? — осведомился Бестужев, хорошенько встряхнув пленника. — Что значит — наоборот?

— Будьте с нами благонадёжны, господин ротмистр! — пролепетал Шарль. — Мы ж, прости господи, не революционеры какие! Совсем наоборот! Приставлены, можно сказать, для вашего бережения, чтоб, не дай бог, не случилось чего, в Париже окаянные бомбисты так и кишат, по улицам шляются невозбранно, коньяк хлыщут и баб хороводят…

Судя по разговору и повадкам, перед Бестужевым оказалась личность мелкая и примитивная, вряд ли принадлежавшая к образованным слоям общества. Закрепляя успех, Бестужев извлек из потайного кармана браунинг, поводил стволом перед носом мнимого Шарля и зловещим голосом сообщил:

— Пристукну я тебя сейчас, чтобы не врал тут…

— Будьте благонадёжны! — уже буквально возопил кучер. — Меня к вам приставили Сергей Филиппович, а если брать выше, господин Гартунг, Аркадий Михайлович, лично распорядились! Ваша милость — человек не последний, мало ли что в этом богомерзком городе случиться может! Вот, извольте…

Он трясущимися руками извлек из кармана брюк бумажник, а из него — какую-то картонку, протянул Бестужеву, глядя умоляюще и что-то неразборчиво причитая. Бестужев вырвал у него картонку, поднёс к фонарю. Это оказалось оформленный по всем правилам билет тайного полицейского агента на имя Шарля Мушкетона. Изучив его, Бестужев хмыкнул: то ли совпадение, то ли, что гораздо вероятнее, Аркадий свет Михайлович проявил своё тонкое чувство юмора, нарекши агента именем слуги из знаменитого романа Дюма…

— Не сомневайтесь, ваше высокоблагородие! — молил Шарль, пристукивая зубами. — Свой я, свой! Исключительно в целях заботы о вашей милости приставлен! Христом Богом клянусь! Спросите Аркадия Михайловича или Сергея Филипповича! Всё ради охранения вашей персоны от революционеров!

— Ну что ж… — процедил Бестужев, пряча браунинг. — И обо всех моих перемещениях, встречах, разговорах ты, конечно, подробнейшим образом хозяевам докладываешь?

— Как же иначе-с? Служба!

«Это, конечно, не штатный филёр, — рассуждал про себя Бестужев. — Опытный филёр не поддался бы первому же нажиму, сказку бы убедительную сплёл — да и не попался бы так легко на довольно-таки примитивную ловушку с русским языком…»

— И кто же ты такой будешь, чадушко? — спросил Бестужев не без любопытства.

— Тверские мы, ваше высокоблагородие, Кузявины мы, Пантелей Никанорыч!

— Так-так-так… — протянул Бестужев. — И как же ты, Пантюша, в Париж угодил?

— Коловращение жизни…

— Не врать!

— Подлинно вам излагаю, коловращение жизни… Будучи приказчиком у купца первой гильдии Пеструхина, знаючи французское наречие ввиду обширных и долгих связей хозяина с Францией, в Париж его степенство сопровождаючи…

— Ну, а дальше? Как ухитрился из приказчиков в тайные агенты перепрыгнуть? Отвечать, мошкара! — Бестужев встряхнул пленника. И вспомнил Мигулю. — Иначе я тебе, гипотенуза, устрою такой категорический императив! Чистой воды дифференциал!

— Человек слаб, ваше высокоблагородие, а грех сладок… Так уж вышло, что в один несчастный день заимствовал я у купца некую сумму денег и, как бы это выразиться, затерялся в безвестности… Здесь паспортов не особенно и требуют, прожить можно, ежели потихонечку… Думал в Италию перебраться, там вечное лето стоит, народ лёгкий, девки, говорят, красивейшие… жизнь дешёвая… только как-то так оно вышло, что денежки размотались… На мою удачу, пересекла меня Фортуна с Сергеем Филипповичем, а тот отвёл к Аркадию Михайловичу… Они, Аркадий Михайлович, к делу и пристроили, обещали за безупречную службу казус с пеструхинскими денежками совершенно предать забвению, помочь в Россию вернуться незапятнанным и избавленным от уголовного преследования… Вот и служу полтора годика, как одна копеечка, нареканий не было-с, хоть Аркадия Михайловича, хоть Сергея Филипповича спросите! Исключительно в целях заботы о вас всё! Мало ли… Революционеры кишмя кишат, полиции не опасаясь нисколечко…