Катерина Врублевская - Дело о рубинах царицы Савской

Однажды он прочел о рубинах. Антоний и Феодосий сопровождали Иоанна в время его военной кампании и на их глазах он умер. Перед смертью Иоанн узнал, что его старший сын Расу-Ареа Салазье убит в этой же битве. Он взмолился — попросил монахов, которым всецело доверял, взять рубины из потайного места, известного только ему, и перепрятать их, дабы они не достались Менелику. Антоний и Феодосий согласились.

После похорон Иоанна VI они перепрятали рубины и тут же уехали в Россию, дабы Менелик не смог силой или пытками вырвать у них признание.

В своих тетрадях они описывали эти драгоценности: рубины были величиной с голубиное яйцо, ярко красного цвета, без единого изъяна, и вдеты в тонкую оправу — диадему царицы Савской. Стоимость их не поддавалась исчислению.

И Савелий загорелся. Он во чтобы-то ни стало захотел найти эти рубины и тем самым обеспечить себя на всю жизнь! Он мечтал узнать, где же спрятаны рубины, но в тетрадях об этом не было ни единой записи.

Маслоедов не унывал. Каждый вечер, после ухода монахов, он прокрадывался в кабинет и читал. Он научился уже достаточно сносно разбирать амхарские буквы, благо словарь и алфавит, был под рукой. Он читал об обычаях абиссинцев, о климате и географии страны, но ни слова больше не было о рубинах.

Однажды в Супонево появился старый монах-эфиоп в белом одеянии. Он немного говорил по-русски. Монах искал Антония и Феодосия. Ему сказали, что братья бывают ежедневно в домике Петра, и показали на Савелия, служившего там. Савелий привел монаха в дом, усадил дожидаться Антония и Феодосия, а сам тем временем шмыгнул в соседнюю комнату и прильнул к дырочке, которую сам высверлил для удобства наблюдения за кабинетом.

Когда братья вошли в дом и увидели Фасиля Агонафера (а это был он), то очень удивились. Она не ожидали, что их найдут так быстро. Начался спор, причем спорящие говорили на амхарском. На свое удивление, Маслоедов понимал почти все. Антоний и Феодосий не верили старому монаху, они отказывались открыть ему тайну рубинов. Фасиль клялся, что, несмотря на то, что он послан Менеликом, диадема увенчает истинного негуса, а для этого нужно найти рубины.

Споры продолжались несколько дней. Все это время Маслоедов подслушивал, пока в один прекрасный день братья не сдались и не открыли Агонаферу тайну. Рубины были спрятаны на озере Тана, в деревушке с названием Танин, что, по-видимому, обозначало "рядом с Таной", причем ни один житель деревни не был посвящен в тайну. Антоний еще сказал фразу, которую Маслоедов понял, как "Рубины сторожат драконы", но что обозначала фраза и кто кого сторожит — так и не выяснилось.

Савелий видел, как Агонафер записывает то, что говорят ему монахи, на пергаменте, и ему страстно захотелось завладеть этим документом. Он даже хотел ограбить монаха, но не решился.

И тогда ему в голову пришел план. Монах ведь собирается домой, на родину. Он постарается сделать так, чтобы попасть с ним на один корабль, а там уже завладеть пергаментом.

Удача сопутствовала ему. Оказалось, что Фасиль Агонафер возвращается домой вместе с поселенцами Аршинова. Маслоедов тут же записался в колонисты, причем, чтобы не вызвав подозрений, записал также жену и сестру. Женщины ехать не хотели, им и в Супонево было хорошо, но не смели перечить.

Пергамент, на которой Агонафер записал место, где спрятаны рубины, не давала покоя Маслоедову. И хотя из трюма было строго-настрого запрещено выходить, он ночью поднялся наверх и подошел к каюте старого монаха. Но ему не повезло. В это время Али позвал меня, Фасилю стало плохо, и Маслоедов слышал, как тот передавал мне бумагу. Но вмешаться он не мог — вбежали Аршинов и другие, начался переполох, Маслоедову пришлось убраться.

Следующая вылазка тоже оказалась безуспешной — Маслоедов обыскал мою каюту, но и там не нашел бумаги. Обезумев, он решился напасть на меня и обыскать, причем сделать это с помощью сестры и жены, которые подчинялись ему беспрекословно. Это удалось ему в Александрии, но опять у него ничего не получилось, так как документ я оставила в саквояже.

Он понял, что судьба пока что против него и затаился. А когда наша небольшая экспедиция собралась к Менелику, то заставил свою сестру напроситься ко мне в горничные. Сам же, оставив жену, пустился за нами, надеясь, что таким образом мы приведем его к рубинам.

В одной из деревень он купил осла, с языком проблем не было, он представлялся православным паломником, отставшим от основной экспедиции, и везде получал приют и пищу — местные жители охотно помогали человеку, говорящему на их языке.

Мой взрезанный саквояж — тоже его рук дело. Дождавшись нашего отъезда он пробрался в пещеру, пригрозил сестре, чтобы она молчала, и опять рылся у меня в вещах. Вохряков его не видел — он спал.

Однажды ночью, когда мы спали в монастыре, он свистом вызвал сестру и принялся уговаривать ее обыскать мои вещи. Сестра не соглашалась, впервые за всю жизнь. Она сильно испугалась, когда ей пришлось врать мне, что она ничего не видела, и поэтому она не хотела повторения. Маслоедов разозлился и стал ее избивать. На шум прибежал проснувшийся Прохор. Увидев, что Маслоедов избивает сестру, он накинулся на него. Но Прохор был безоружным, а у противника был нож, которым он и воспользовался. Увидев, что он убил парня, Маслоедов вытащил свой нож и вложил обсидиановый, купленный в одной из деревень, чтобы перевести подозрение на эфиопов. Потом он сбежал и все равно продолжал следить за нами, пока, наконец, стрела абиссинского воина не пронзила ему грудь.

К концу рассказа речь Савелия стала бессвязной, он закряхтел, силы оставили его и он перестал дышать. Так бесславно закончилась его жизнь.

Тем временем битва продолжалась. Я выглянула из-за валуна, и увидела, что ко мне скачет всадник. Испугавшись, я снова спряталась, но осел, громким ржанием привлек внимание неизвестного.

— Полин, это ты! Какое счастье, что я тебя нашел! — это был Малькамо.

— Как тебе удалось?

Вот что произошло: когда Малькамо с моих глаз увели в палатку раса Деджиака Мангашиа, то там встреча кузенов была не такая жаркая, как в палатке у генерала Баратиери. Перед Мангашиа стоял настоящий наследник престола, и его притязания стать негусом уходили на третий план, после Менелика и Малькамо. Кичливому главнокомандующему было трудно с этим смириться.

С одной стороны, он должен был выказывать приязнь и радость по поводу обретения родственника, но с другой, все его естество восставало против сей досадной помехи на пути к трону. Рас Мангашиа всячески пытался вызнать намерения принца, но тот отмалчивался, так как у него сильно болела грудь, ушибленная мною, и он сильно хотел спать.