Катерина Врублевская - Дело о рубинах царицы Савской

Ничего не добившись, Мангашиа оставил Малькамо в покое, решив продолжить утром свои распросы.

Малькамо замолчал и подмигнул мне.

— И что было дальше?

— Я убежал из палатки кузена, схватил первую попавшуюся лошадь и поскакал к палатке итальянца. Тебя там не было. Я принялся тебя искать: мне пришлось врезаться в гущу битвы, кажется, я прикончил нескольких башибузуков, напавших на меня, но и там тебя не было. Я продолжал искать, понимая, что далеко ты сама уйти не могла, а то, что ты убежала, у меня не было никаких сомнений, сейчас не до русской паломницы, решается, кто победит в битве — сторонники или противники Менелика.

— Кто побеждает?

— Пока не знаю, в любом случае нам надо побыстрей добраться до монастыря. Стой, а это кто?

— Брат нашей Агриппины. Он умер, его пронзила стрела. А это его осел.

— Как он тут оказался?

— Это долгая история, не сейчас.

— Хорошо, — согласился Малькамо. — Давай навьючим его на осла, а ты садись ко мне. Это немного задержит наш путь к монастырю, но не оставлять же тело здесь.

Мы поскакали к монастырю, почти невидному из-за клубов пыли, стоящих в воздухе. Тело Маслоедова подпрыгивало на осле, семенившем мелкой рысью за нами.

Какова же была моя радость, когда я увидела своих друзей, целыми и невредимыми.

Головнин с Сапаровым отыскали Аршинова, Нестеров оказал ему помощь, рана оказалась пустяковой, и вскоре мои друзья принялись разрабатывать план спасения меня и Малькамо. Но он не понадобился, так как мы объявились в монастыре сами, к бурному восторгу нашей экспедиции.

Как только Агриппина увидела тело, она зашлась в крике. Я стояла молча и смотрела, жалости у меня не было никакой, я раздумывала, рассказывать или нет, и решила рассказать Аршинову о преступлениях Маслоедова.

Аршинов выслушал, насупив брови, и произнес,

— Ну, что ж, Полина, все хорошо. Что хорошо кончается, а тайное становится явным. Единственная полезная информация, которую можно выудить из этой истории, это та, что рубины следует искать в деревне Танин возле озеро Тана. Вот туда мы и направимся. Сейчас всем на боковую, а завтра с утра тронемся. Идите, ложитесь, мне еще распорядиться насчет тела надо.

Он ушел, а я отправилась в свою келью, которая после всего пережитого показалась мне чуть ли не уютной.

Нас провожали монахи и солдаты. Они целовались с моими товарищами, избегая, правда, прикасаться ко мне. Агриппина отправилась с нами, хотя ей очень хотелось остаться при могиле и справить по брату девять дней, а если удастся, то и сороковины. Аршинов договорился с монахами, что когда она вернется из экспедиции, ей предоставят уединенную келью в удаленном крыле монастыря. Кто знает, как все обернется и что нас ждет впереди?

Во дворе к нам подошел Астер Тункара. Он обнял каждого и произнес:

— Я благодарю вас, мои храбрые друзья, за ту неоценимую помощь, что вы нам оказали. Позволю себе дать вам один совет: чем дальше вы будете продвигаться на север, тем меньше у вас будет возможности достать еды. Вот вам три мешка с припасами, надеюсь, их хватит надолго. В северных провинциях голод, не задерживайтесь там.

Мы поблагодарили фитаурари, а Автоном прогудел:

— И изъядоша седмь кравы злыя и худыя седмь крав первых добрых и избранных… [53] И съели тощие и худые коровы прежних семь коров тучных; (Бытие 41:20)

— Что он говорит? — поинтересовался Тункара.

— О семи годах голода, приснившихся фараону, — перевел ему Аршинов.

— Верно, — кивнул офицер, — правду говорит святой человек. Ждут нас семь лет голода, но, к сожалению, мы не подготовились к нему так, как фараон, наученный премудрым Иосифом.

Лошади посвежели, отдохнули, и мы галопом скакали по равнине — вперед, к озеру Тана. Еще сутки, и мы будем у цели. Настроение было самое приподнятое, страхи развеялись, на горизонте ни одного вражеского отряда, они остались на юге. А нас ждали рубины царицы Савской и цветущая колония на берегу залива.

Озеро Тана открылось перед нами внезапно во всей своей красе. После изнуряющей пустыни, где преобладали серо-желтые оттенки песка и скал, глаз радовали многочисленные оттенки голубого и зеленого. Деревья клонили тяжелые ветви, по водной глади скользили тростниковые челноки, на маленьких островках кричали пеликаны, а в полверсте справа в воде у берега с громким шумом появлялись и исчезали какие-то черные пятна.

До самого горизонта виднелись острова с круглыми хижинами на них, и с обычными для этих мест коническими крышами.

— Боже мой! Какая красота! — воскликнула я. — А что это там?

— Гиппопотамы, — ответил мне Малькамо. — У них начался брачный период.

— Вроде, танцуют, — пробормотал Головнин, щуря глаза. — Эх, поохотиться бы…

— Не время, Лев Платонович, — остановил его Аршинов. — Нам деревню искать надо.

— И как мы ее найдем? Может, она на островах?

— Нет, на островах монастыри, — ответил Малькамо. — Справа — самый большой, святого Георгия.

— Поспрашиваем местных, — решил Аршинов, — вон там женщины собрались на берегу.

Мы спешились. Мужчины принялись расседлывать коней, Агриппина достала немного еды и тут к нам подбежали двое подростков. Они были неимоверно худы: торчали ребра, щеки впали. Наша кухарка мгновенно собрала все обратно и замахала на них руками, чтобы они ушли. Но подростки не уходили.

— Барыня, — взмолилась Агриппина. — У нас и так прокорма в обрез. Еще этих баловать! Смотрите, их же там не меньше пяти дюжин, всем только на один зуб!

Подошла женщина в балахоне, подпоясанном грубой веревкой. За ее спиной, в платке, перевязанном крест-накрест под грудью, сидел младенец. Глаза у ребенка были огромные и грустные. Женщина держала на голове большое тростниковое блюдо, заполненное разным тряпьем.

Малькамо заговорил с ней. Оказалось, что ее зовут Чиклит, она пришла сюда с мужем и четырьмя детьми из деревни в трех днях пути от озера. В деревне голод и они решили, что у озера они найдут себе пропитание. Муж сейчас ловит рыбу, другие мужчины пытаются поймать пеликанов, и им всем не хватает инджеры. Сейчас ранняя весна, фруктов и овощей нет, и в их деревне многие умерли от голода. Поэтому кто бежит сюда, на озеро, кто записывается в армию, неважно с чьей стороны, так как там дают в день немного поесть, а это сейчас самое главное.

Все это Чиклит говорила тоненьким голоском, а Малькамо переводил. Агриппина и без перевода поняла, достала из сумки остатки разваренных бобов, завернутые в тряпицу, и протянула женщине. Та аккуратно разделила еду, протянула часть подросткам и поела сама. Потом дала грудь ребенку — он с жадностью присосался.

— Скажи мне, Чиклит, — спросил Аршинов, — как называется твоя деревня? Танин?