Данила Монтанари - Проклятие рода Плавциев

— Мой муж, конечно, заставил бы меня отказаться от ребенка: он ненавидел Марка и понимал, что я все еще люблю его. Сначала я думала бежать, чтобы, родив дитя, отдать его каким-нибудь друзьям, преданным семье Фабрициев. Потом вернулась бы к Гнею — я была готова заплатить жизнью за свою измену. Ребенок мой был бы спасен, хотя и остался бы в неизвестности… он, в ком текла чистейшая римская кровь!

Аврелий представил на минуту Паулину молодой и прекрасной — вот она поглаживает свой живот — живот, носивший плод, который она будет защищать любой ценой… Да, как дикие звери, как неукрощенная тигрица…

— Потом Плавций вернулся и привез эту варварку, уже беременную. Пробыл всего несколько дней, и мне удалось скрыть свое состояние. Только моя старая кормилица знала. Она родилась в семье хозяев, [58] Рабыня, родившаяся в доме хозяев, по-латыни называлась verna . была глубоко предана Фабрициям, ради нас она жизнь отдала бы. И никто никогда ничего не заподозрил бы, кроме, быть может, Секунда. Он тогда очень любил меня, не смея проявить свои чувства. Он видел лошадь Марка в ту ночь и понял, что какой-то мужчина посетил меня в отсутствие мужа. После этого Секунд стал совершенно другим. Не думаю, что он заметил мою беременность, но с тех пор я стала в его глазах потаскухой. Однажды я застала его в своей комнате. «Ты ничем не отличаешься от других женщин», — заявил он мне. И пожелал получить свое. Или он все расскажет отцу. Я сопротивлялась, и он взял меня силой. Это случилось только однажды. С тех пор я больше с ним не разговаривала, разве что на людях. Он замкнулся в себе и перестал добиваться меня, но все время следил за мной своими злыми глазами…

Аврелий слушал не перебивая.

— Родила я молча, не издав ни единого стона. И сразу же увидела, что ребенок, мой сын, появился на свет красивым и здоровым. Но тогда мне этого показалось мало — мало, что он жив, мне захотелось дать ему все, что по праву принадлежит ему и что Гней отнял у него. Я взяла женщину-варварку в дом — все знали, что она вынашивает ребенка хозяина. Я убила ее своими собственными руками и сказала, что она умерла при родах Сильвия. Я назвала его так, потому что он был рожден тайком, словно звереныш в чаще, и отец его встретил смерть в далеком лесу [59] Сильвий и silva (лес) — однокоренные слова. … Когда Плавций вернулся, его тронуло мое отношение к ребенку, и он преисполнился уважения ко мне. Придумать пророчество оказалось нетрудно, а притвориться, будто я нашла его случайно, еще проще.

— Ты заставила мужа признать Сильвия, притворившись, будто вовсе не хочешь этого. Но в то же время ведь были и другие наследники… Их-то следовало убрать с дороги.

— Я убила Аттика, заманив его в сад запиской об измене его жены. То, что Елена ему изменяет, я знала уже давно. Вечером я дала ему питье, чтобы он двигался как в полусне. И не жалею: он всегда относился ко мне как к чужому человеку, как к пиявке, приехавшей из столицы, чтобы растратить его драгоценные деньги.

— Ты отрубила ему кисть руки, в которой он держал записку, и бросила на съедение муренам.

— Нет, на самом деле я зарыла ее неподалеку, потому что не могла вырвать записку из его пальцев.

— Собака, которая тебя знала, не залаяла. А с Секундом еще проще…

— Он не страдал, слава богу. Хватило всего лишь одного удара, когда он наклонился, чтобы рассмотреть ложный след, на который я указала. Ты все правильно понял, Аврелий. Я научилась этому в Германии, а из комнаты вышла, когда муж уснул, выпив напиток, который я приготовила ему специально.

— Но Гнея ты, однако, убила с помощью скарабея.

— Да, я думала его отравить, чтобы потом в огороде нашли труп, обмазанный медом и покрытый насекомыми. Тогда пророчество сбылось бы полностью. Но ты поставил охрану у пасеки, и планы пришлось изменить.

— Ты ждала почти двадцать лет, когда сможешь осуществить их!

— Я ждала бы еще столько же, если бы понадобилось.

— А Прокул?

— Его я не убивала. Он был стар и перепуган. Скорее всего, у него не выдержало сердце.

Аврелий покачал головой:

— Но почему ты сделала все это именно сейчас, спустя столько времени?

— Мне осталось жить несколько месяцев, приходится спешить. Не говоря уже о том, что ты приехал к нам и мог защитить завещание. Я решила положиться на тебя. Любого другого Фабриций подкупил бы.

— Хорошо знаешь своего первенца…

— Нет, он честный человек, поверь мне. Но у него свои взгляды и другие мерки.

— А что было бы, если бы я счел его виновным?

— Ты не смог бы, Аврелий. Ты бы обязательно проверил, была ли его одежда мокрой в ту ночь, когда умер Гней. А она была сухой.

— И в самом деле, я проверил. Я знал, что невозможно выйти из башенки, не испачкавшись, а в библиотеке не оказалось ни капли воды, поэтому я не сомневался в его невиновности. Убийцей могла быть ты, но я не понимал, что толкнуло тебя на это, пока не увидел в глазах Сильвия какой-то особый, неповторимый свет.

— Непросто заметить такой свет в глазах раба, — улыбнулась женщина. — Значит, он похож на меня?

— Да, Паулина. И он так же кривит губы, как его брат.

— Это особенность Фабрициев. Все мужчины в этой семье так кривят губы! — с гордостью призналась матрона. — Я вернула ему наследство и дала ему имя. Когда-нибудь, надеюсь, он сможет заседать в сенате… Плавций Сильван, римский сенатор. Звучит? Я могла бы умереть счастливой, сознавая, что не напрасно испачкала руки в крови, если бы один слишком умный патриций не раскрыл мой секрет…

Аврелий посмотрел на убийцу. На нее должна опуститься секира в наказание за чудовищные преступления. Но тогда завещание тотчас аннулировали бы и на Авернском озере никогда не появились бы механизмы, движущие мельницами…

— Да вздумай я рассказать такую невероятную историю, кто мне поверит? — задумчиво проговорил сенатор. — Повороты судьбы бывают порой столь неожиданны, столь странны… а жизнь иногда оправдывает ложное предсказание.

Слеза благодарности затуманила на мгновение глаза убийцы.

— Мое сердце устало, Аврелий, у меня больше нет сил. Тебя известят о том, что я быстро и гордо укоротила свои дни, выбрав достойный римской патрицианки способ.

— И это все? — спросил сенатор, подавляя волнение.

— Да, все, — ответила Паулина, поднимаясь и протягивая ему руку. — Ave atque vale , благородный Стаций.

В ту ночь светила луна, и небо после стольких грозовых туч наконец-то очистилось.

Патриций обернулся, желая последний раз взглянуть на очерченный в проеме арки величественный силуэт женщины, гордостью и жестокостью похожей на царицу Кибелу, [60] Кибела — фригийская богиня, почитавшаяся в Малой Азии, Греции, во всей Римской империи. Государственный культ ее установлен в Риме с 204 года до н. э. В честь Кибелы устраивались оргиастические мистерии. Великую мать земли. И тогда он почти невольно произнес стихи Катулла, которые тот посвятил своему покойному брату: