Роберт Маккаммон - Голос ночной птицы

— Не было, — подтвердил Уинстон либо с достохвальной смелостью, либо с непревзойденной наглостью.

— Я так понимаю, дело рук демонов? — спросил Брайтмен у Бидвелла, и тот кивнул. — И школа тоже сгорела?

— Да. — В голосе учителя прозвучала нотка гнева. — Сгорела дотла у меня на глазах. Ничего печальнее в жизни не видел. Если бы наши пожарные были как следует обучены и хоть вполовину не так ленивы, школу можно было бы спасти.

— Давайте не будем к этому возвращаться, Алан. — Мэтью было очевидно, что Бидвелл пытается уйти от страшно больного вопроса. — Оставим.

— Я этого не оставлю! — огрызнулся Джонстон, метнув сердитый взгляд на Бидвелла. — Это преступление, что так называемые «пожарные» стояли и смотрели, как горит школа — моя школа! После всех трудов, что в нее были вложены!

— Алан, это было преступление, — согласился Бидвелл. — Но ведь работу делали другие, почему же так злиться вам? Школу можно отстроить, и она будет отстроена.

Брайтмен нервно прокашлялся, поскольку в комнате снова нарастало напряжение.

— Вы что хотите сказать, Роберт? Что из-за моего увечья я просто стоял и смотрел, как другие делают всю работу? — Злость Джонстона стала холоднее. — Я вас правильно понял?

— Я не сказал… и не имел в виду… ничего подобного.

— Джентльмены, джентльмены! — Улыбка Брайтмена должна была вернуть тепло собранию. — Давайте не будем забывать, что Фаунт-Роял ждет утро чудесного нового дня! У меня нет сомнений, что школу отстроят заново в прежнем великолепии, и остальные здания вернутся в прежнем великолепии, а дома, оставленные ушедшими друзьями, скоро заселятся новыми. — Все же холодок повис между Бидвеллом и Джонстоном. Брайтмен посмотрел на Смайта. — Дэвид, что ты мне говорил сегодня днем? Помнишь, до того, как ворвался проповедник? Вам, мистер Бидвелл, это может показаться интересным!

— Да?

Бидвелл поднял брови, а Джонстон пошел, хромая, наполнять свой бокал.

— Да… Насчет этого человека, — подхватил Смайт. — Действительно, странно. В наш лагерь приходил сегодня человек. Осматривался. Понимаю, что это звучит дико, но… мне он показался смутно знакомым. Походка… осанка… что-то.

— И вы знаете, кто это был? — спросил Брайтмен у Бидвелла. — Ни в жизнь не угадаете! Ваш крысолов.

При одном упоминании этого человека у Мэтью перехватило дыхание.

— Линч? — нахмурился Бидвелл. — Он вам докучал?

— Нет, этого нельзя сказать. Он скорее… изучал нас. Вообще к нам приходили горожане, бродили по лагерю, но этот… странно звучит, понимаю… я на него смотрел несколько секунд, а потом подошел сзади. Он в этот момент взял синий фонарь, который у нас используется в одном моралите. Вот как он проводил пальцами по стеклу, как поворачивал фонарь… Как будто уже видал, как это делается. И я подумал, что знаю этого человека, но… такая на нем была замызганная одежда, и так он переменился с нашей последней встречи, лет шестнадцать-семнадцать назад…

— Извините, — сумел сквозь стиснутое горло выдавить Мэтью, — но кто же этот мистер Линч?

— Я его назвал по имени. Уверен, что звучало это так, будто я глазам своим не верю. «Мистер Ланкастер?» — позвал я его, и он обернулся.

Смайт задумчиво поднес палец к губам, будто размышляя, рассказывать ли дальше.

— И что потом? — подтолкнул его Мэтью.

— Я… сам понимаю, что это смехотворно… но мистер Ланкастер выступал в цирке с дрессированными крысами, так что, когда мистер Брайтмен мне рассказал, что это — фаунт-роялский крысолов… слишком все это загадочно.

— Загадочно? — Джонстон вернулся к столу с новым бокалом вина. — Почему?

— Я мог бы поклясться, что этот человек — Джон Ланкастер, — ответил Смайт. — Я и сейчас могу поклясться. Он ко мне обернулся, прямо лицом к лицу… и я увидел его глаза. Такие… светлые, как лед… и пронизывающие до изнанки. Я их видел раньше, и этот человек — Джон Ланкастер. — Смайт покачал головой, нахмурив светлые брови. — Я не собирался говорить об этом никому, кроме мистера Брайтмена. Сперва я хотел найти мистера Ланкастера — то есть вашего крысолова — и самому, наедине, выяснить, как он… гм… опустился до такой малопочтенной профессии.

— Тогда прошу меня простить! — вставил Брайтмен. — Я просто не понял, что это личное.

— Ну, что уж тут. — Он бросил на Брайтмена довольно сердитый взгляд. — Уж когда выпустишь кота из мешка, его очень трудно засунуть обратно.

— То же самое можно сказать и о лисе, — добавил Мэтью. — Но скажите, пожалуйста: Линч — или Ланкастер — с вами говорил? Он вас узнал?

— Если и узнал, то даже виду не подал. Как только я назвал его по имени, он быстро удалился. Я хотел пойти за ним, но… подумал, что он, быть может, стыдится своих лохмотьев. И мне не хотелось ему навязываться, пока я не убедился, он это или нет.

— Насколько мне известно, Гвинетт Линч всегда был Гвинеттом Линчем, — изволил возразить Бидвелл. — Кто такой этот ваш Джон Ланкастер?

— Мистер Ланкастер служил в цирке тогда, когда мой отец был там управляющим, — пояснил Смайт. — Я там был на побегушках, делал, что говорил мне отец. Как я уже сказал, мистер Ланкастер выступал с дрессированными крысами, но еще он…

Дверной колокольчик загремел так, что мог бы вылететь из подвески. Не прошло и двух секунд, как дверь распахнулась и посетитель объявил о себе ревом, от которого душа сжималась:

— Как смели вы! Как смели вы столь оскорбить меня!

— О Боже мой! — произнес Брайтмен, и глаза его расширились. — Вернулась буря!

И действительно, облаченный в черное и увенчанный черной треуголкой, в комнату ворвался вихрь, но его изможденное морщинистое лицо раскраснелось от гнева, и жилы выступили на шее.

— Я требую поведать мне! — затрубил Исход Иерусалим, направив раструб своего рта на Бидвелла. — Как случилось, что не был зван я на приготовления твои?

— Какие приготовления? — прозвучал ответный выстрел Бидвелла. Он тоже был на опасной грани взрыва. — И как вы смеете так бесстыдно врываться в мой дом?

— Ты ли говоришь о бесстыдстве? Помысли тогда о бесстыдстве собственном, с коим оскорбил ты не меня, смиренного служителя, но Господа Всемогущего! — Последние слова прозвучали громом, от которого задрожали стены. — Мало того что допустил ты во град свой столь греховную мерзость, как лицедеи сии, но даже на стогне одном со мной града твоего дозволил ты им раскинуть их нечестивый шатер! Да видит Бог, довлеет мне покинуть град сей, и да будет он тут же обречен адскому пламени! И сделал бы я сие, кабы не обряд Честного Положения!

— Обряд Честного Положения? — подозрительно скривился Бидвелл. — Минутку, проповедник! Кажется, вы называли его обрядом санктимонии?

— А… да, он называется и так! — Голос Иерусалима чуть дрогнул, но тут же снова набрал горячего ветра. — Неужто верил ты, что столь важный обряд имеет не более одного имени? Ведь даже сам Господь еще носит имя Иегова! О Боже Небесный, избави слугу твоего от зрелища слепой гордыни, иже столь обильна в горнице сей!