Роберт Маккаммон - Голос ночной птицы

После полудюжины таких вдуваний Мэтью перестал ощущать боль. Зубчатые колесики, поддерживающие у него в голове ощущение времени, завертелись вразнобой, и одно качание демона тянулось медленно, как ползали улитки, висящие у него в ушах, другое мелькало в мгновение ока. Мэтью будто плыл в дымной красно-огненной пустоте, хотя и ощущал под спиной твердую лежанку.

Потом Мэтью понял, что действительно сошел с ума, потому что вдруг заметил совершенно дикое свойство той разбитой тарелки, с которой вдыхал дым этот бормочущий демон.

Она была белой. И разрисованной красными сердечками.

Да, он спятил. Окончательно спятил и готов для адского Бедлама. Ведь именно эту тарелку Лукреция Воган швырнула в источник, только тогда она была целой и содержала сладкий пирог с бататом.

— Янте те напха те, — бормотал демон, — саба те напха те.

Мэтью снова исчезал, растворялся в разбухающей тьме.

Реальность — такая, как она есть в Стране Хаоса, — разваливалась на кусочки и пропадала, будто темнота была живая и пожирала сперва звук, потом свет и, наконец, запахи.

Если возможно умереть в стране мертвых, то именно это Мэтью сумел исполнить.

Но оказалось, что эта смерть быстротечна, и покоя в ней очень мало. Снова нахлынула боль и снова отступила. Мэтью открыл глаза, увидел шевелящиеся размытые силуэты теней и закрыл в страхе при мысли о том, кто это явился. Он подумал, что заснул, или умер, или ему приснился кошмар, как Одноглазый гоняется за ним по окровавленной поляне, а крысолов сидит верхом на медведе и тычет в него острогой с пятью клинками. Он проснулся в весеннем половодье пота и заснул снова, сухой, как осенний лист.

Дышащий дымом демон вернулся продолжать свою пытку. Мэтью еще раз увидел, что разбитое блюдо — белое с красными сердечками. Он попытался заговорить с этим созданием, слабым испуганным голосом спросил:

— Кто ты?

Ответом ему было то же распевное бормотание.

— Кто ты? — снова спросил Мэтью. И снова не получил ответа.

Он спал и просыпался, спал и просыпался. Время потеряло смысл. С ним возились еще два демона, эти скорее в женском обличье, с длинными черными волосами, тоже украшенными листьями и костями. Они сняли с него накидку, сплетенную из травы, мха, перьев и прочего, покрывавшую его наготу, вычистили там, где надо было вычистить, накормили его серой кашеобразной пищей, сильно отдающей рыбой, и поднесли к губам деревянный ковш с водой.

Огонь и дым. Шевелящиеся тени во мраке. Бормочущая, распевная скороговорка. Да, не иначе как Ад, думал Мэтью.

А потом настал момент, когда он открыл глаза и увидел, что в этом царстве пламени и дыма стоит рядом с ним Рэйчел.

— Рэйчел! — шепнул он. — Ты тоже? Бог мой… медведь…

Она ничего не сказала, только приложила палец к губам. Ее глаза, пусть мертвые, были ярче золотых монет. Волосы эбеновыми волнами спадали на плечи, и Мэтью солгал бы, если бы не признал, что свет адского пламени придал ей щемящую красоту. Она была одета в темно-зеленый наряд, украшенный вокруг шеи тонким бисерным шитьем. Он смотрел, как бьется жилка у нее на горле, видел испарину, выступившую у нее на щеках и на лбу.

Следует сказать, что демоны необычайно искусно создали эту иллюзию жизни.

Он попытался повернуться к ней, но голова все еще была привязана, как и конечности.

— Рэйчел… прости меня, — шепнул он. — Ты не должна быть здесь. Свой срок в Аду… ты уже отбыла на земле.

Палец к губам, умоляя его молчать.

— Ты сможешь… сможешь когда-нибудь меня простить? — спросил он. — Что я привел тебя… к такому печальному концу?

Дым плавал между ними, где-то за спиной Рэйчел трещал и шипел огонь.

Ответ Рэйчел был красноречив. Наклонившись, она прижалась губами к его губам. Поцелуй длился, становился требовательным.

Его тело — все же иллюзия тела — отреагировало на поцелуй так, как отреагировало бы и в царстве земном. Что не удивило Мэтью, поскольку всем известно, что Небеса будут полны небесных лютней, а Ад — земных флейт. В этом смысле он может оказаться и не так уж неприятен.

Рэйчел отодвинулась. Ее лицо осталось у него перед глазами, губы ее были влажны. Глаза ее сияли, тени огня играли на щеке.

Она завела руки за спину и что-то там сделала. Вдруг темное вышитое платье соскользнуло и упало на землю.

Руки ее показались снова и сняли с Мэтью плетеное покрывало. Потом Рэйчел встала на что-то вроде помоста и медленно, нежно опустилась обнаженным телом на тело Мэтью, потом накрыла их обоих тем же покрывалом и с жадностью поцеловала Мэтью в губы.

Он хотел спросить ее, знает ли она, что делает. Хотел спросить, любовь это или страсть, или она смотрит на него, а видит лицо Дэниела.

Но не спросил. Он сдался этой минуте — точнее, эта минута подчинила его. Мэтью ответил на поцелуй с той же из души идущей жадностью, и ее тело прижалось к нему в неоспоримой потребности.

Поцелуй длился, а рука Рэйчел нашла инструмент писца. Пальцы ее сомкнулись на нем. Медленными движениями бедер она вставила его в себя, в раскаленное влажное отверстие, раскрывшееся для входа и сомкнувшееся снова, когда он вошел в глубь ножен.

Мэтью не мог шевельнуться, но Рэйчел ничто не связывало. Ее бедра вначале задвигались медленно, почти лениво, по кругу, и эти движения прерывались резкими толчками вниз. Стон вырвался изо рта Мэтью от невероятного, невообразимого ощущения, и Рэйчел откликнулась таким же стоном. Они целовались, будто хотели слиться друг с другом. Дым клубился вокруг, и горел огонь, а губы искали, держали, а бедра Рэйчел поднимались и опускались, вбирая его все глубже, и Мэтью вскрикнул от наслаждения на грани боли. И даже этот главный акт, подумал он в горячечном припадке, есть сотрудничество Бога и Дьявола.

Потом он перестал думать и отдался на волю природы.

Движения Рэйчел постепенно становились сильнее. Ртом она прижималась к нему, пахнущие сосной волосы рассыпались по его лицу. Она дышала резко и быстро. Сердце Мэтью рвалось из груди, и с другой стороны стучалось в нее сердце Рэйчел. Она еще два раза дернулась, и у нее выгнулась спина, голова запрокинулась назад с крепко зажмуренными глазами. Она затрепетала, рот ее раскрылся в долгом, тихом стоне. И через миг это ощущение наслаждения передалось Мэтью белой вспышкой боли, молнией, ударившей от макушки через весь позвоночник. В этой буре ощущений он чувствовал, как взрывается сам внутри стягивающей влажности Рэйчел, и этот взрыв вызвал судорогу лица и крик. Рэйчел впилась в него поцелуем таким пылким, будто хотела поймать этот крик и заключить его в себе навеки, как золотой медальон в тайной глубине собственной души.

С бессильным вздохом она прильнула к нему, но опиралась на локти и колени, будто не хотела давить всей тяжестью. Он все еще был в ней, все еще твердый. Его девственность осталась в прошлом, и расставание с ней оставило сладко ноющую боль, но пламя еще не погасло. Как, не приходилось сомневаться, и у Рэйчел, потому что она глядела ему в лицо, и невероятные глаза сверкали в свете пламени, и волосы были влажны от усилий, и она снова задвигалась на нем.