Роберт Маккаммон - Голос ночной птицы

— Видите ли, — начал Вудворд, оглядывая сидящих за столом. Доктор Шилдс был весьма занят процессом нюханья табака, Джонстон и Гаррик раскуривали трубки (первый — гладкую вересковую, второй — из стержня кукурузного початка) от свечи, которую держала служанка, а Пейн достал из жилетного кармана кожаный кисет. Только Уинстон смотрел на магистрата с полным вниманием. — Я, видите ли… я не могу сказать, не будет ли…

— Мистер Бидвелл, сэр? — прервал его Гаррик, когда одна из служанок потянулась за его тарелкой. — Могу ли просить у вас позволения вот этот кусок курятины отнести домой, моей Бекки? Она была бы очень рада попробовать.

— Да, конечно. Наоми, возьми цыпленка и заверни его для мистера Гаррика. Приложи фасоли и картошки и ломоть ванильного пирога. Нам вскоре подадут наш прекрасный десерт, джентльмены. — Глаза Бидвелла, все еще слезящиеся от понюшки, снова обратились на магистрата. — Так вы сможете вынести приговор этой ведьме послезавтра, сэр?

— Я… боюсь, что нет.

Он ощутил, как жутко зачесалась шея, и приложил пальцы к месту, которое, судя по волдырю, не менее двух раз укусил какой-то гигант.

— Когда же? Вам нужен еще день, чтобы привести себя в норму?

— Нет, сэр, — ответил Вудворд. От него не ускользнула вспышка пламени в глазах собеседника. — Я — слуга закона. Я обязан поговорить с ведьмой — то есть с этой женщиной, а также со свидетелями как против нее, так и в ее пользу.

— Здесь нет ни одного свидетеля в ее пользу! — громко заявил Уинстон. Он тоже чувствовал, что его палубы раскачиваются от рома. — Кроме одного, а я не думаю, что вам захочется, чтобы он к вам пришел!

— Не только в этом дело, — сказал Пейн, вытащивший из кожаного мешочка тонкий коричневый цилиндр, — а еще и в том, что многие, видевшие ее в общении с ее господином, уже сбежали. — Он вложил цилиндрик в рот и наклонился к поднесенной свече, окуная кончик в пламя. Клуб голубого дыма вылетел из его уст. — Осталось, быть может, свидетеля два или три, но и только.

— Она чертова ведьма, и я это видел своими собственными глазами! — с силой сказал Гаррик, адресуясь Вудворду. — Николас был среди тех, кто нашел кукол! Я стоял с Джеймсом Ридом и Кельвином Боннардом, и на наших глазах этих кукол вытащили из подпола! Она не может произнести молитву Господню, и знаки Дьявола на ней! Что вам еще нужно, чтобы ее повесить?

— Да, что еще? — Ноздри Шилдса покрылись крошками нюхательного табака. Коричневая пыль засыпала лацканы. — Бог мой, слепой вы, что ли? Да чем быстрее она запляшет на перекладине, тем лучше для всех на…

Уууняууу! — раздался звук, будто кто-то с силой наступил кошке на хвост. Такой громкий и противный звук, что все вздрогнули, а одна служанка выронила тарелки. Повисло молчание, нарушаемое лишь мерным стуком дождя по крыше.

— Прошу прощения, — произнес Гуд, глядя в пол. Смычок его реял над дрожащими струнами. — Не ту струну зацепил.

Не ожидая ответа, он опустил смычок и начал играть всерьез — на этот раз тихо и куда более мелодично. Мелодия сладкая, как тянучка, поплыла через задымленный обеденный зал, а Гуд, играя, закрыл глаза, будто сливался с музыкой.

Джонстон откашлялся, вынув трубку из зубов.

— Роберт, магистрат прав. Если эту женщину надлежит повесить, это будет сделано по букве закона. Я скажу так: выведите свидетелей, и пусть они говорят. Пусть магистрат побеседует также с мадам Ховарт и лично разгадает, ведьма она или нет.

— Глупости! — нахмурился Гаррик. — Это только значит дать ей время вредить дальше!

— Элиас, мы не дикари. — Учитель заговорил мягче. — Мы все строим здесь живой город, и ни в коем случае не следует омрачать его будущее нашими сегодняшними действиями. — Он снова взял мундштук в зубы и затянулся, пока Гуд продолжал демонстрировать чудесное владение гармонией и чувством времени. — Я предлагаю, чтобы магистрат действовал так, как считает необходимым, — продолжал Джонстон. — Сколько это может занять времени? Неделю? Я прав?

Он посмотрел на Вудворда, ожидая ответа.

— Вы правы, — ответил судья с кивком благодарности за пролитое на воды масло.

Бидвелл начал что-то говорить, и лицо его пылало недовольством, как и укусами насекомых, но передумал и промолчал. Снова погрузив пальцы в табакерку, он позволил себе вторую понюшку.

— Да, вы правы, черт побери, — сказал он спокойно. И захлопнул табакерку. — Мы же не хотим превращаться в озверевшую толпу? Тогда бы этот гад с черным дрыном был бы тем, кто смеется последним.

Мелодия скрипки ни разу не дрогнула, глаза Гуда оставались закрытыми.

— Что ж, хорошо. — Бидвелл хлопнул ладонью по столу, будто вынося постановление, — очень похоже на то, как Вудворд стукнул бы молотком. — Я даю вам неделю на допрос ведьмы и свидетелей.

— Весьма благодарен, — ответил Вудворд не без язвительности, поскольку не любил, чтобы его подгоняли при выполнении работы, которую он считал грязной.

Пока шел этот небольшой поединок воль, Мэтью с интересом наблюдал за Николасом Пейном. В частности, как Пейн потребляет табак, поджигая туго скрученные листья. Мэтью видел такое только дважды, и это было большой редкостью в Английском Королевстве нюхателей и трубокуров. Насколько он понимал, это называлось «курить по-испански».

Пейн затянулся, выпустил синий дым в загустевший уже воздух и вдруг повернулся, глядя прямо Мэтью в лицо.

— У вас глаза вылезли на лоб, молодой человек. Можно мне спросить, на что это вы смотрите?

— Я… э-э… — Мэтью подавил желание отвести взгляд. И решил, что не будет поднимать эту тему, хотя не мог сразу понять, почему разум велел ему это взять на заметку. — Ни на что, сэр. Извините.

Пейн опустил свою курительную палочку — Мэтью вспомнил, что она называется «сигара», — и обратился к хозяину дома:

— Если мне предстоит вести эту экспедицию на рассвете, то я лучше пойду найду еще двоих-троих прямо сейчас. — Он встал. — Спасибо за обед и за общество. Магистрат, мы с вами встретимся возле общественных конюшен. Они прямо за кузницей на улице Трудолюбия. Всем спокойной ночи.

Он кивнул, и все остальные — кроме Бидвелла и доктора Шилдса — встали из вежливости, после чего Пейн быстрыми шагами покинул зал, зажав в зубах сигару.

— Николас не совсем здоров в некотором смысле, — сказал Джонстон после ухода Пейна. Ухватившись за собственное деформированное колено для дополнительной опоры, он снова опустился на скамью. — Эта ситуация всех нас доводит до крайности.

— Да, но рассвет нашей долгой ночи уже наступил. — Бидвелл оглянулся через плечо. — Гуд! — Черный человек тут же перестал играть и опустил скрипку. — Есть по этой весне черепахи?

— Да, сэр. И большие.

Голос Гуда был медоточив, как и его скрипка.