Игорь Минутко - Золотая братина: В замкнутом круге

Старейшина описал руками круг, в который как бы заключил четырех Черных воинов, крепко сомкнул пальцы и мгновенно разъял их. Черных воинов уже не было.

Слова Старейшины Падха слышали те, кого Вожди Черного Братства ненавидели всеми силами своих бессмертных душ. Слышали и видели все, что сейчас произошло. Может быть, они были совсем рядом и только – сказали бы люди – оградительное биополе, невидимое и непроницаемое, отделяло их от магического костра Черных. Или, вполне возможно, их сущности, сотканные из тонких энергий, оплодотворенных Любовью Творца всего сущего, находились в другом измерении, пересекающемся с обиталищем Черного Братства. У них тоже пылал костер, только огонь был ярким, жарким, животворящим, зажженным от искры Солнца. И не в пещере, черное пространство которой невозможно постичь, разбрасывал искры их костер, а на высоком плоскогорье, над которым простиралось беспредельное небо. Вокруг костра в позе лотоса сидели старцы в белых одеждах, с непокрытыми головами, седыми волосами, аккуратно подвязанными белыми лентами, и были похожи друг на друга, как близнецы. Только Старейшина Белого Братства по имени Ланд казался намного старше остальных Вождей: огромный лоб с двумя глубокими и множеством мелких морщин – загадочные письмена на этом неповторимом лице… Кто-то может их прочитать. Кто? Только Бог. И завораживающие голубые глаза под густыми белыми бровями – полные света, всепонимания и любви.

Рядом с костром стояли четверо молодых мужчин в белых плащах, совсем не похожих друг на друга, тоже безукоризненно, картинно-красивых, но красота, дарованная им, была одухотворена искрой Божьей, а объединял их общий Знак Белого Братства – родимое пятнышко возле правого уха, своими очертаниями напоминающее крохотную бабочку.

Старейшина сказал:

– Вы все видели и слышали. Да, Падх прав: отныне и навсегда Золото властно и неумолимо входит в жизнь человечества. Но мы не позволим им наполнить этот прекрасный металл их энергией… – Старейшина надолго задумался, лицо его стало скорбным. – Мы будем делать для этого все, что в наших силах. И у нас есть могучее средство, которое в начинающемся поединке за Золото мы можем противопоставить им. Посмотрите, что пробуждает в людях добрые, святые чувства? Что смягчает их сердца? Зажигает в них любовь, вызывает уважение друг к другу, рождает жажду понять чужестранца при встрече на пустынных дорогах? Песня у ритуального костра, рисунок на скале, в котором человек стремится передать свое понимание жизни, женские украшения из горных камней, роспись кувшина, где юноша попытался запечатлеть любимую. Скоро все это у разных народов будет называться одним словом – Искусство. Вот оружие в нашей битве за Золото, а значит, и за людские сердца и души. Нет более благородного и вечного материала для Искусства, чем этот драгоценный металл. Мы сделаем все – везде и всюду, – чтобы наполнить Золото нашей энергией творчества и любви. Мы принимаем ваш вызов, Падх!

Над плоскогорьем, где пылал костер Белого Братства, над горными хребтами, словно раскат грома, прокатился оглушительный хохот. Эхо многократно повторило его. И это было ответом Вождей Черного Братства.

– Что же… – теперь Старейшина обратился к четырем Белым воинам, – вы у нас тоже первые. Но постепенно вас будет все больше и больше. А пока каждый из вас также получает по куску земной тверди, где обитают люди. – И он обратился к Белому воину: – Ты получаешь Евразию, а имя твое – Грэд…

Директор Музея народного искусства России Иван Кириллович Любин приехал на работу рано, еще и девяти не было, и, сдерживая нервное возбуждение, всю первую половину дня не покидал своего кабинета. Он ждал телефонного звонка от графа Александра Петровича Оболина, который должен был прилететь из Рима утренним рейсом.

«Неужели это свершится? Если бы дожил отец!»

Совсем недавно он получил письмо из Италии:

«Глубокоуважаемый г-н Любин!

Имею честь сообщить Вам следующее. Двадцать пять лет назад скончался мой дед, Алексей Григорьевич Оболин, Царство ему Небесное. Согласно одному из пунктов завещания, мне надлежит выполнить волю покойного. Вот этот пункт: „Блюдо от сервиза «Золотая братина», которое хранится у меня и является моей собственностью, через четверть века после моей кончины надлежит передать Музею народного творчества в Москве“.

Мой дед скончался 14 июля 1971 года. Следовательно, час пробил. Я лично доставлю Вам блюдо. Не скрою: мне очень хочется увидеть в Вашем музее весь сервиз «Золотая братина», о котором я знаю достаточно много, но, к сожалению, никогда не видел. Есть у меня в России и другие дела.

Намереваюсь прибыть в Москву в последних числах июля. О дне вылета сообщу телеграммой. С искренним почтением,

граф Александр Петрович Оболин

Рим, 14.07.96.

А телеграмму принесли вчера, к концу рабочего дня:

ВЫЛЕТАЮ ИЗ РИМА РАНО УТРОМ 24 ИЮЛЯ. УСТРОИВШИСЬ ОТЕЛЕ «КОСМОС», НОМЕР ЗАКАЗАН, ПОЗВОНЮ.

ОБОЛИН

Наконец долгожданный звонок прозвучал.

– Доброе утро, Иван Кириллович! – раздался в телефонной трубке энергичный мужской голос. – Это граф Оболин.

– Доброе утро, Александр Петрович. Как вы устроились?

– Все отлично, благодарю. Правда, цены у вас за номер в «Космосе» совершенно дикие…

– Вы привезли?… – перебил Любин.

– Разумеется! Для этого я в Москве! И к вашим услугам. Когда мы встретимся?

– Вам, Александр Петрович, наверняка надо отдохнуть с дороги. – Директор музея сделал паузу. Гость из Рима молчал. – Словом, я предлагаю… Полседьмого вечера. В шесть мы закрываемся, пока разойдутся посетители, сменится охрана…

– Меня вполне устроит это время.

– Может быть, за вами прислать машину? Как-никак вы везете такую вещь… А у нас в Москве, увы, криминальная обстановка… Вы, надо полагать, в курсе.

– Разумеется! И с машиной не затрудняйтесь. Я приеду со своими телохранителями.

– Вот как! – воскликнул Любин. – Они прибыли с вами из Рима?

– Нет, Иван Кириллович, Бог с вами! Было бы слишком накладно. Я заключил договор с московской частной фирмой «Амулет».

– Ваша охрана и охрана блюда, пока вы доставите его в музей, скорее забота российской стороны.

– Полноте! Я выполняю волю своего деда. И кроме того, в России у меня есть еще одно дело… Одно коммерческое дело, связанное с риском. Так что, нанимая детективов, я думал и о нем. Да я, Иван Кириллович, месяца три назад писал вам об этом, помните?

– Простите… – Директор музея, испытав неловкость и смущение, стал судорожно вспоминать, о чем писал ему Александр Петрович. Вроде бы никакого письма от графа в последние месяцы не было… Или было? Музей ведет такую обширную переписку. – О чем речь? Напомните в двух словах.