Александр Бушков - Аргонавт

Бестужев смотрел на него с некоторым уважением – шарлатан этот ремеслом своим владел в высшей степени умело и впечатление, нужно признать, производил самое впечатляющее: внешность, бархатный баритон, сверкание настоящих крупных самоцветов, загадочные и сложные словеса, изрекаемые как высшие истины… «К приставу Мигуле бы тебя, прохвост, – подумал Бестужев без особой неприязни, – он бы быстренько отучил галиматью плести и дурить голову богатым бабам…»

Он все же не удержался, спросил с простодушным видом новичка, искренне желающего освоить сложную науку:

– На пароходе множество людей… И эманации у многих, подозреваю, не особенно и чистые. Это не мешает?

Не так прост был маг, чтобы взять его голыми руками. Глазом не моргнув, ответствовал:

– Это сложно объяснить непосвященному, молодой человек, но есть значительная разница меж эманациями, если можно так выразиться, перелетными , путешествующими по необитаемым местам, и теми, что, словно сажа в трубе, оседают в обитаемых пространствах…

«Красиво извернулся, поганец», – подумал Бестужев, сохраняя на лице почтительное выражение и вежливо склоняя голову.

– Господин Тинглапалассар сообщил приятную новость: именно здесь, вдали от грязных континентальных эманации, особенно удачны будут беседы с призраками великих усопших. Вы, конечно, примете участие, Джонни?

Бестужев уже привык к тому, что за этим столом он «Джонни» – именно так, не мудрствуя лукаво, переиначила леди на родное наречие имя mistera Файхте (как она фальшивую фамилию Бестужева произносила). Приходилось смириться: как его только ни именовали во времена служебных странствий под вымышленными именами, случалось и гораздо неблагозвучнее…

– Почту за честь, – сказал он, не удержавшись от взгляда в сторону.

Леди Холдершот его взгляд моментально перехватила:

– Ага! Вы тоже заметили эту интересную парочку?

Бестужев ответил простодушной улыбкой:

– Признаюсь честно, я в детстве мечтал о военной карьере, а этот господин, признайте, производит впечатление…

– На наивных мальчишек вроде вас, – отрезала леди Холдершот. – У военной карьеры, Джонни, есть весьма существенный недостаток: слишком легко получить в лоб кусок свинца в самом ее начале… Своим мальчикам я в свое время категорически заявила: тот, кто решит избрать военную карьеру , – она с неподражаемой иронией подчеркнула последнее слово, – о наследстве может забыть на вечные времена. Мальчики оказались здравомыслящими… Впечатление, бог ты мой… Нелепые штучки на плечах, нелепые висюльки на груди, которые сами по себе ничего не значат, только в силу глупых условностей. К великому сожалению, находится немало женщин, которых эти глупости прельщают, как вот вас. И эта дуреха…

– Вы ее знаете? – небрежно спросил Бестужев.

– Заочно. Нас друг другу не представляли. К тому же она почти не бывала в свете. Это сестра седьмого графа Кавердейла по прозвищу Шропширская Затворница (ее взгляд горел ярой и бескорыстной радостью завзятой сплетницы, получившей возможность выплеснуть знания на несведущего). Она почти не выезжала, редко бывала в свете… и все ради того, чтобы в один прекрасный миг, в точности как романтическая школьница, пуститься в бегство с бравым военным… Ну, насчет бегства я преувеличила – она как-никак вполне совершеннолетняя и дееспособна… – леди понизила голос. – Однако ее старший братец, надо полагать, от гнева места себе не находит: слишком долго считалось, что Затворница так никогда и не выйдет уже замуж, и ее состояние не уйдет из семьи… А тут, изволите ли видеть… Как легко догадаться, графа ничуть не утешает то, что его новоиспеченный родственник – русский гвардейский полковник, титулован и богат, владеет в Сибири обширными поместьями. Тут уж вступают в действие соображения совсем другого рода: значительной частью фамильных драгоценностей Кавердейлов владеет как раз Затворница, не говоря уже о прочем…

Услышав о поместьях в Сибири, Бестужев не удержался от иронической улыбки. Кажется, его первоначальные догадки полностью подтверждались. Он спросил все так же небрежно:

– Они что же, уже вступили в брак?

– Насколько я слышала, еще нет, – сказала леди Холдершот. – У этих русских какая-то своя религия, в Британии нет таких священников, и вряд ли у наших голубков было время найти такого во Франции. Так что перед нами – всего лишь нареченные, ха-ха… Вы уже уходите?

– В курительную, – сказал Бестужев с поклоном.

Именно в этом направлении только что прошествовал бравый полковник. Бестужев и сам не знал, какого рожна он занимается всей этой историей, которая его совершенно не касается со служебной точки зрения. То ли в том дело, что этот несомненный прохвост своими маскарадами бросает тень на Российскую империю, то ли следует просто отвлечься, чтобы хоть на время забыть о тщетных попытках придумать способ отыскать Штепанека…

В роскошном курительном салоне, как все эти дни, шла крупная карточная игра. Среди участников была публика не совсем и почтенная – профессиональные шулера, по изящным манерам и облику, впрочем, неотличимые от тех, кого они ощипывали . Чтобы это выяснить, не потребовалось блистать талантами сыщика: еще в начале рейса в курительном салоне появился какой-то мелкий чин из корабельной администрации и во всеуслышание объявил:

– Дамы и господа, по моим сведениям, среди присутствующих находятся шулера!

После чего покинул салон с чувством выполненного долга – а что еще он мог сделать? Совершенно та же история, что на волжских роскошных пароходах и больших российских ярмарках: даже если власти прекрасно знают шулера в лицо, нет никаких законных оснований сгрести мерзавца за шиворот и упрятать в кутузку…

По наблюдениям Бестужева, «полковник» совершенно не интересовался картежными столами – то ли специализировался в строго определенной области, то ли не обладал достаточными талантами для мастерского передергивания и извлечения из рукава сразу шести тузов. Ну что же, ничего странного: надо полагать, фамильные драгоценности графской семейки и все прочее сами по себе – достаточно лакомый кусочек, чтобы сосредоточиться именно на нем и не отвлекаться на побочное…

Устроившись в мягком кресле под сенью натуральной пальмы, произраставшей в кадке из махагониевого дерева, Бестужев неторопливо попыхивал папироской. Мысли поневоле возвращались к нелегкой миссии, которая прочно и безнадежно завязла, словно нагруженная кирпичами телега ломовика на разбитом проселке. И вновь впереди представал совершеннейший тупик. От безнадежности в воображении рисовались вовсе уж авантюристические картины: вот он, используя сохранившиеся от недавних парижских приключений стальные отмычки, под покровом ночного мрака проникает в пустую каюту капитана, извлекает списки пассажиров, которые, конечно же, не хранятся за семью замками, лихорадочно их просматривает, светя спичкой, обжигая пальцы.