Вячеслав Антонов - Китайская петля

— Доброе утро, Андрей Николасвич! — послышался знакомый голос. Голос был Танин — веселый, но какой-то слабый, с то ли взрослой, то ли болезненной хрипотцой.

— Таня…

— Она самая! Ой, не смотрите на меня, пожалуйста. Такой уродиной стала…

— А где я?

— Там же, где и я. Во второй краевой больнице. На Енисее вас нашли, неделю назад. Я случайно в коридоре увидела, как раз из «скорой» вытаскивали. Неделю к вам никого не пускали. Все какие-то люди ходили, в белых халатах. А где вы были?

— Не помню. Нет, постой… кажется, в Саратове. На военном заводе — помню цех: огонь, искры, работали прессы…

Картины кузнечно-прессового цеха стояли перед глазами, хотя ум еще помнит битву на улицах горящего города. Андрей понимал, что скоро «наведенная память» начнет вытеснять настоящую. Но сейчас это был хороший предлог сказать что-то, ничего не сказав о том, о чем он не скажет никогда и никому. Но и не забудет, что бы там не говорил Мастер.

— Ты-то как? — спросил он.

— Помирать собиралась, — она снова засмеялась, а смех был слабым, хриплым, — как вдруг резкое улучшение. Наверное, химия подействовала.

— Наверное. А сейчас что?

— Сейчас анализы в норме. Сплю да ем, маменька еду таскает. А вы есть хотите?

— Нет. Спать. — Глаза слипались, сознание проваливалось в глубину. Но в этой глубине уже не было ни пламени, ни боли.

— Тогда я пойду.

Андрей поднял глаза, оглядывая девушку. Таня сидела на краю его постели, одетая в темный байковый халатик. Голова была туго повязана платком, виднелись похудевшие, резко очерченные ключицы, тонкая шея.

— Волос нет, — смущенно улыбаясь, Татьяна прикоснулась к платку, — это из-за химии. Ничего, скоро отрастут. Да! — бумаги-то ваши у меня. Те, что про историю Сибири. Принести?

— Потом.

Все отдалилось куда-то, и Андрей заснул, успев только подумать: «Где Мастер?»

А Мастер был еще «там». Он пребывал в Сучжоу, в парковом павильоне, стоящем в Саду Неспособного Управляющего. Гладкие стены павильона были прорезаны круглыми окнами. От массивной черепичной крыши по белым стенам и по сухой песчано-желтой земле разбегались легкие серые тени. Земля вокруг павильона почти голая, без травы. Вокруг росли высокие старые клены, между которыми заворачивала дорожка — выпуклая, мощенная мелким старым кирпичом.

Господин Ли Ван Вэй очень ослабел, ему было трудно говорить. Сидя в глубоком мягком кресле, он ожидал последнего разговора, после которого он с легкой душой смог бы уйти. В руках у него был чертеж на шелковом свитке: Мандала Жертвы. В ее нижней части были изображены два черно-белых знака «Инь-Ян», опираясь на которые стояла мужская фигура в языках пламени. Немного прищурившись, Мастер с удовольствием улыбнулся — на этот раз Обряд был совершен с высоким искусством: «Огонь», зажженный в душе белого мужчины, и две жертвы, соотнесенные по строгим правилам взаимного перехода — женщину-кыргызку убили русские, русскую женщину — кыргызы. Жертвенная кровь пролилась, волна пошла, значит, и результата ждать недолго: лет триста.

Правда, не была решена дополнительная задача, которую Мастер поставил Чену, — и потому в сибирском городе пока не будет китайской комендатуры. Ну что ж, не все сразу…

В это время по кирпичной дорожке послышались шаги нескольких человек, на пороге показался прислуживающий ученик.

— Его высочество Цэван Рабдан, наследный принц Джунгарии! Примете, Ши-фу?

— Проси, — с трудом поднял руку господин Ли Ван Вэй.

На пороге показался молодой человек, почти мальчик, одетый в длинный кафтан блестящего оранжевого атласа, из-под узорной полы которого виднелись загнутые носки красных кожаных сапог. Оранжевая ткань кафтана хорошо сочеталась с массивной золотой цепью, а такая же шапочка — с кожей смуглого лица, с персиковым румянцем по-юношески гладких щек, с надменной чернотой узких королевских глаз. Две пары азиатских глаз, не мигая, смотрели друг на друга.

— Простите меня, Ваше высочество, за мою немощь, не дающую возможности приветствовать вас согласно этикету. Но, прошу вас, проходите, присаживайтесь, — Мастер показал на кресло рядом с собой.

— Что ты хочешь сказать мне? — отрывисто, с трудом выговаривая китайские слова, произнес принц Цэван.

— Нечто очень важное, требующее лишь моих и ваших ушей. Пусть все удалятся. Скоро вы станете джунгарским ханом, «хунтайши». Вы знаете, конечно, о странах, расположенных на востоке от Джунгарии — о кыргызском Хоорае и Урянхае, ныне принадлежащем монголам.

— Для чего ты мне это говоришь? — надменно оборвал его юноша-принц. — Будешь долго говорить, так и помрешь, не закончив. Судя по твоему виду, тебе недолго осталось.

— Еще раз простите меня, Ваше высочество! Так вот, Урянхай, или Тува, скоро будет занят китайскою силою. Что же касается кыргызов, то в отношении них вы должны будете сделать следующее…

Дальнейший ход этой конфиденциальной беседы был неизвестен, однако известны ближние и дальние ее последствия — те, которые пока что успели проявиться. Сам же Мастер пропал после этого разговора, не оставив следа ни в жизни, ни в людской памяти, ни в дотошных китайских хрониках.

Андрей лежал один в палате, в руках у него был аналитический доклад — «Политическая история Южной Сибири». Он начал изучать его, пока не попал в то странное время, а теперь ему любопытно, что же было дальше, после тех событий, к которым они прикоснулись самым кончиком тонкой китайской кисточки. Подробности начали забываться, но главный смысл интриги понятен.

«Кыргызы хотели взять Красноярск, и не смогли. После этого угроза с юга, от джунгар, для них стала совсем близкой. А дальше?»

…После неудачного штурма Красноярска, отбитого с помощью ссыльного украинского полковника Василия Многогрешного и уголовников, выпущенных из крепостной тюрьмы, государство кыргызов попало в вассальную зависимость от Джунгарии. Дальнейшие походы на Север совершались под предводительством джунгарскиз-явлководцев, но ни один, из них не был удачен.

В 1692 году большой красноярский отряд, под командованием все того же Василия Многогрешного, вошел в Хакасские степи, разгромил кыргызское войско и устроил в улусе погром — всего было убито более 1000 мирных жителей, очень много по тем временам. За этот поход молодой российский государь Петр Первый наградил Многогрешного большим количеством дорогой пушнины.

«Жаль, что не повстречались. Вот голос у него приятный», — вспомнил Андрей украинскую песню, услышанную в острожной клети.

В 1697 году в Джунгарии заступил на престол новый молодой хан — Цэван Рабдан, который царствовал тридцать лет. В это время большое количество населявших Джунгарию калмыков переселилось на северный берег Каспия, где и сейчас находится Республика Калмыкия — один из субъектов Российской Федерации. В Джунгарии тогда остался родственный калмыкам народ ойратов (западных монголов).