Джон Карр - Тот же самый страх

– Хм! – сказал он.

– Ах, Фил… какой ты!

– Я собирался сказать…

– Боюсь, мне никогда не понять тебя!

– А ты постарайся, – посоветовал он. – Меня загнали в угол. Во-первых, убийство Молли. Все считают, что я принял ее за Хлорис. Двое свидетелей, леди Олдхем и лакей по фамилии Смизерс, слышали, как я угрожал свернуть Хлорис шею. Еще один свидетель видел, как я ударил ее по лицу и сбил с ног. Правда, я разбил дверь в ее будуар, думая, что она находится там.

Дженнифер пришла в ярость:

– Тебе так не терпелось переспать с ней? Ах, Фил, не нужно врать! Я сама слышала, как ты просил ее…

Филип опустил голову и мысленно сосчитал до десяти.

– Ты, как и другие, – заявил он, – повторяешь то, что ты, по-твоему, слышала, и то, что тебе показалось. Вот в чем беда со всеми свидетелями!

– Но ты просил ее…

– Нет! Я сказал, есть определенные вопросы, которые нам с нею надо обсудить, причем в ту же ночь!

– Вот как! Неужели ты полагал, что…

– Знаю, знаю. Хлорис подумала то же, что и ты. Ты ведь хочешь быть беспристрастной? Тогда ты должна вспомнить, что я ее поправил. Я вове не собирался спать с ней, но сказал, что нам нужно кое-что обсудить.

– Но что же еще можно обсуждать с такой, как она? Всякий раз, как ты видишь ее, ты хватаешь ее и целуешь. Ты не можешь противостоять ей, по крайней мере физически. Разве я не права?

– Нет. Но в этом есть и малая толика правды…

– Вот за что я ее ненавижу. – Дженнифер стиснула кулаки. – Вот почему я… – Она вдруг осеклась и переменила тон. – Повторяю, что еще можно обсуждать с такой, как она?

– Развод, – ответил Филип.

Слово как будто повисло в воздухе на тихой проселочной дороге, где играли дети. Девушка-молочница, несшая на коромысле два ведра с молоком, скорчила гримасу, когда они проезжали мимо.

– Развод? – переспросила Дженнифер. – В этом веке? Невозможно!

– Нет, возможно! Для развода требуется особое постановление парламента и толстый кошелек, но добиться его можно. Деньги у меня, очевидно, есть – ради развода я потрачу последний фартинг. Я позволю Хлорис самой подать на развод, если она захочет. С другой стороны, ее связь с Торнтоном дает мне все козыри для борьбы. – Филип снова вынул из гнезда хлыст и стегнул лошадь. – Но как могу я сейчас затевать бракоразводный процесс? – продолжал он. – Меня обвиняют в убийстве, и я бежал от служителей закона. Наконец, ты не понимаешь, как крупно я влип. Вчера в Карлтон-Хаус я высказал обвинения, весьма опасные для дела вигов в целом.

– Принц Уэльский? Его тайный брак? Он может…

– Нет. – Филип покачал головой. – Принц не жесток. Он ни за что не прикажет тайно убить меня; на такой шаг не пойдут и его советники. Все слыхали о его тайной женитьбе на миссис Фитцхерберт. Но никто не может это доказать. Они боятся документального свидетельства.

– Но они, разумеется, могут…

– Нет, Дженни. Они в безвыходном положении. Если они подадут на меня в суд за клевету, мне придется разыскать священника, который проводил церемонию (он еще жив) и почти всех свидетелей. Виги ни за что не рискнут выступить против меня в суде. Но ведь меня обвиняют в самом обыкновенном, неполитическом, так сказать, бытовом убийстве! Ты понимаешь, что будет, если меня сейчас схватят?

– Я…

– Все говорит за то, что я убил служанку по ошибке, приняв ее за жену. Улики против меня очень серьезны. Я угрожал ей, я ударил ее, я разбил ее дверь и задушил ее в темноте. Дело передадут в палату лордов. Виги используют все свое влияние. Сам старый король, сумасшедший, как Шляпник (Сумасшедший Шляпник – персонаж известной сказки Льюиса Кэрролла «Алиса в стране чудес». (Примеч. пер.)

, но притом несгибаемый сторонник семейных ценностей, будет следить за ходом процесса из Виндзора и потребует, чтобы его лорды проголосовали так, как он им укажет. И через две недели меня повесят в Тауэре! – Филип щелкал хлыстом, не прикасаясь к крупу кобылы. – Но я им не дамся, Дженни! – продолжал он. – Я буду скрываться до тех пор, пока не найду истинного убийцу. Ты знаешь, что перевес не на моей стороне. И… будет очень разумно не оставаться со мной.

– Ах ты, идиот! – вскричала Дженни. – По-твоему, я могу бросить тебя… сейчас?!

– Я должен был спросить.

Двуколка повернула направо, на Кингз-роуд, и Филип сосредоточил все свое внимание на дороге.

– Это не все, – продолжал он, откашлявшись. – Вынужден сказать тебе… Я многое вспомнил о моей прошлой жизни. Я знаю, как меня зовут на самом деле.

– Фил!

– Милая, – сказал он, – помнишь то пошлое колечко, которое я подарил тебе на память после нашей первой встречи?

– Помню ли? – вскричала Дженни. – Да я ношу его не снимая! – Сунув руку под корсаж платья, она вытащила тонкую золотую цепочку, на которой висело кольцо. – Разве я не говорила тебе о нем вчера, Фил? Там выгравирован очень странный герб и латинский девиз.

– На гербе, – сказал он, – звезда и сокол. А девиз – «Et ego ad astra». Это герб и девиз Гленарвонов. Я действительно лорд Гленарвон, Дженни! Мое полное имя – Филип Маддерн Клаверинг. Я был лордом Гленарвоном, когда мы с тобой встретились в Риджентс-парке много лет назад.

Ему трудно было смотреть на нее. Филип правил очень осторожно – дорога пошла в гору, мимо зелени и домиков на Кингз-роуд, где переменчивое апрельское солнце спряталось перед дождем. Прошло немного времени, и Филип рискнул покоситься на свою спутницу.

Дженни смотрела вперед, прижимая губы к кольцу. Она плакала.

– И ты не смел признаться мне?

– Дженни! Не надо!

– Ни разу не признался?

– Что было толку хвастаться? Я никогда не пользовался титулом. У меня не было денег, кроме той малости, что я зарабатывал на ринге. И я не мог – физически не мог! – рассказать тебе. Неужели мои слова так тебя огорчают?

– Нет. Не очень.

– Тогда скажу кое-что еще. Если мое признание действительно огорчит тебя, прокляни меня раз и навсегда. Но вначале позволь задать тебе вопрос. Ты помнишь нашу другую жизнь?

– Н-нет… Почти не помню.

– Например, не была ли ты актрисой?

– Почему ты спрашиваешь?

– С тех пор как мы нашли друг друга вчера вечером, я все время подмечаю жесты, манеру говорить, голос… не знаю! Возможно, дело в том, с какой легкостью ты переняла нравы и обычаи восемнадцатого века, как ты вошла в Карлтон-Хаус – как будто провела там всю жизнь. Почему-то ты ассоциируешься у меня с театром. И потом, когда ты сегодня утром цитировала «Ромео и Джульетту», я почти уверился в этом. Ты была актрисой?

– Да, наверное. Но у меня нет… ассоциаций, как у тебя. Небо потемнело.

По пологу двуколки ударили первые капли дождя.

Дженни все так же крепко сжимала в руке кольцо; ее серые серьезные глаза показались ему огромными.