Э. Базна - Я был Цицероном

Минуту он смотрел в окно, затем направился к двери.

— Да, договоритесь обо всем с Зеки, — повторил он. Я опередил его и открыл перед ним дверь, все еще

держа в руке носовой платок.

— Хорошо, ваше превосходительство.

Я был рад, что он ушел, и вышел даже вслед за ним, чтобы посмотреть, как он уходит,

Ко мне подошел Мустафа с улыбкой на лице.

— Нарядился, — сказал он, движением головы указывая на сэра Хью. Затем посмотрел на меня и спросил: — Неважно себя чувствуешь?

— Да, да, — пробормотал я и вытер лоб платком. В этот момент что-то упало. Это был ключ.

Мустафа снова улыбнулся:

— Посмотри, ты что-то уронил. Ключ от комнаты Эзры?

Меня охватил ужас. Если бы «я уронил ключ в присутствии сэра Хью, он узнал бы его и поиски Цицерона за- кончились бы. Это была копия ключа от его черного ящика.

Я думал, что уничтожил все доказательства моей шпионской деятельности, но совсем забыл о ключах.

Я быстрым движением поднял ключ, который случайно вытащил из кармана вместе с носовым платком.

— Да, это ключ Эзры, — хрипло проговорил я и деланно улыбнулся.

Долго ли мне будет везти?

В жизни у меня было много возможностей, но все они оказались упущенными, и мне не хотелось потерять этот последний шанс жить в роскоши и изобилии.

Я долго размышлял над тем, что думают обо мае люди, сэр Хью например. Думал ли он обо мне вообще или я был для него слишком незначительным человеком?

Что думал обо мне мистер' Баск? Тот самый мистер Баск, для которого я однажды написал свою биографию.

Для него я, несомненно, был всего лишь „туземцем“ откуда-то с Балкан.

Если теперь они подозревали меня, то наверняка называли продажным и презренным. И если смотреть с их точки зрения, то они, безусловно, были правы.

Я бросил семью.

Моя жизнь была бы иной, если бы я придерживался предначертанного мне пути. И теперь, укладывая вещи в своей комнатке в посольстве, я думал, будет ли мое будущее на самом деле таким золотым.

Но одно не вызывало сомнений: огромная сумма денег на мое имя лежала в банковском сейфе.

Я ушел из английского посольства в последний день апреля 1944 года. С сэром Хью я больше не говорил.

Вечером накануне моего ухода он распорядился, чтобы Зеки в течение какого-то времени выполнял мои обязанности. Когда я сказал Зеки, что хотел бы попрощаться с сэром Хью, этот высокомерный субъект только взглянул на меня и недовольно проговорил:

— Его превосходительство просил не беспокоить его.

Страхи по-прежнему преследовали меня. Означало ли исчезновение Корнелии Капп конец Цицерону? Правильно ли я поступил, скрыв следы своей работы? Должен ли я был избавляться от фотоаппарата и металлических стержней и позже — двух ключей, которые я выбросил в канал?

В последний раз я воспользовался служебным выходом и очутился на улице Ахмет Агаоглу с картонным чемоданом в руке. Цицерон покидал английское посольство.

Я шел по пустой улице. Невысокий, коренастый, начинающий лысеть мужчина.

В тот момент я не чувствовал своей значительности.

Я снял хорошенькую квартирку в квартале Маньтеке и стал жить жизнью богатого бездельника. Иногда ко мне приходила Эзра. Она была идеальной любовницей и походила скорее на ребенка, чем на подругу. И все-таки я чувствовал, что она начинает надоедать мне. Я объяснял это тем, что она знала меня как каваса и напоминала мне о прошлом.

— Хочешь поступить в университет? Я оплачу расходы, — сказал я ей.

В моих пространных речах она углядела глубокий смысл и возможности, открывающиеся перед образованной молодой женщиной в современной Турции, и поняла, что я в действительности имел в виду. Она не плакала и не устраивала сцен: была воспитана в мусульманских традициях, по которым от женщины требовалось только одно: преклоняться перед неизбежным.

В это время я познакомился с певицей-гречанкой по имени Айка. У нее была чудесная фигурка, но очень посредственный голос. Айка придерживалась правил честной игры: пока я содержал ее, она оставалась верной мне. У нее были белокурые волосы и длинные ноги, и чем-то она очень напоминала мне Корнелию Капп, из-за которой Цицерон преждевременно ушел со сцены. Разве я не стал бы еще богаче? Разве я не помог бы Турции сохранить свой нейтралитет до конца? „Ты напоминаешь мне женщину, которую я ненавижу“, — сказал я как-то Айке. Она рассмеялась. Я тратил на Айку бешеные деньги, и потому она со вниманием слушала мои тирады, а свой восторг выражала поцелуями.

Время шло. Я плыл по течению. Была ли это та самая жизнь, о которой я мечтал?

Вторжение в Нормандию произошло 6 июня.

— Операция „Оверлорд“! — воскликнул я. — Это операция „Оверлорд“!

Айка удивленно посмотрела на меня:

— Что это такое?

— Так они называют вторжение в Нормандию.

— Мы пойдем в „Анкара Палас“? — спросила она. Ей было совершенно безразлично, что происходило в мире.

Нуман Менеменджоглу ушел в отставку. Он всегда был дружественно настроен по отношению к немцам, а новая политика Турции означала, что он не может больше занимать этот пост. Англичане добились чего хотели. Турки запретили немецким судам заходить в турецкие воды и 2 августа разорвали дипломатические отношения с Германией. Объявление войны было вопросом времени.

Какое отношение имело все это ко мне? Разве я мог задержать ход событий?

Совершенно неожиданно сэр Хью был снят со своего поста. Позже я узнал, что 31 августа он получил от министра Идена телеграмму, а через неделю покинул посольство. Подобная поспешность была необычной, и это дало мне пищу для размышлений.

Его назначили послом в Брюссель.

Я еще раз сунул свой нос в то, что не имело ко мне никакого отношения: я присутствовал при отъезде сэра Хью.

Хотел ли я порадоваться этому? Или еще раз посмотреть на человека, которого обманул и использовал в своих интересах?

Когда машина остановилась возле посольства, я стоял па противоположной стороне улицы.

Английское правительство сделало публичное заявление о Цицероне только шесть лет спустя после выхода книги Мойзиша „Операция „Цицерон““, когда этот вопрос был поднят в парламенте.

Сам сэр Хью сделал только одно публичное заявление по поводу операции „Цицерон“. Он согласился, что в книге в основном все изложено правильно, и сказал, что вся эта история или, по крайней мере, та ее часть, которая имеет значение, продолжалась около шести недель. Спустя несколько дней после того, как все стало известно, они положили этому конец. Камердинера звали Эльяс. Сэр Хью никак не мог вспомнить мою фамилию: он был уверен, что камердинера тщательно проверили, прежде чем приняли на работу в посольство. Сэр Хью полагал, что камердинер работал где-то в посольстве до того, как пришел к нему. Вскоре этот человек был уволен. Он исчез, и никто не знает его дальнейшей судьбы.