Уильям Дитрих - Молот Тора

— Да вы философ!

— Все мы задаемся вопросами о тайнах жизни. А те, кто не озадачивается поиском ответов, раздают карты.

— Тогда, вероятно, нам следует присесть за карточный стол, — с улыбкой заметил Дейви, — и сыграть в фараона, позволив вам пополнить содержимое карманов. Я подозреваю, что вы легко обыграете ваших неотесанных соотечественников. А кстати, вон и наш Бладхаммер, полагаю, его еще больше заинтересует разнообразие ваших экспериментов. Тем более, насколько я понял, вы имели еще и опыт в пушной торговле?

— На заре туманной юности. Да уж, смею сказать, я повидал мир. И пришел, кстати, к выводу, что мы живем на жестокой, восхитительной и весьма ненадежной планете. Поэтому, конечно, давайте подкрепимся кларетом, и тогда вы сможете спрашивать меня о чем угодно. Может быть, и дама пожелает присоединиться к нашей компании?

— После того как удача улыбнулась мне в рулетке, месье Гейдж? — Она прищурилась. — Я не обладаю вашей силой воли, чтобы отказаться от игры, когда мне начало везти.

Я устроился за соседним столом в мужском обществе, ведя беседу с легким раздражением, пока соблазнительный образ Полины — про себя я теперь называл ее милашка Полли — не выветрился из моей головы. Эллсуорту захотелось послушать о египетских памятниках, которые уже породили наполеоновские планы в Париже. Ванс Мюррея интересовала Святая земля. Дейви жестом пригласил в нашу компанию одного маячившего в тени медвежьего вида здоровяка, коим и оказался упомянутый им ранее норвежец. Будучи одного со мной роста, Магнус обладал богатырским телосложением и обветренной, как у рыбака, красноватой кожей. Один глаз у него скрывался под пиратской повязкой, а другой поблескивал ледяной синевой; помимо этого, природа наградила его крупным и толстым носом, высоким лбом и густой окладистой бородой, дико и нелепо смотревшейся в начале девятнадцатого века. На редкость тревожно выглядел и его присущий мечтателям сверкающий взор.

— Гейдж, познакомьтесь с господином, о котором я вам говорил. Магнус, Итан Гейдж.

Бладхаммер действительно сильно смахивал на викинга, вырядившегося в строгий серый костюм, смотревшийся на нем как дамская шляпка на буйволе. Он с такой решимостью ухватился за край стола, будто собирался опрокинуть его.

— Редко встретишь в наших краях северянина, — произнес я с легкой нервозностью. — Что привело вас во Францию?

— Научные изыскания, — прогремел норвежец раскатистым басом. — Я изучаю тайны прошлого в надежде на лучшее будущее моей страны. Я наслышан о вас, господин Гейдж, и о вашей своеобразной и замечательной учености.

— Замечательной любознательности в лучшем случае. Науками я занимаюсь в основном чисто любительски, — заявил я, доказывая самому себе, что могу быть скромным, когда поблизости нет женских ушек. — Я предполагаю, что наши древние предки знали куда больше об удивительных электрических силах, но человечество основательно подзабыло то, что когда-то знало. Бонапарт едва не пристрелил меня в саду Тюильри, да передумал, решив дать мне шанс доказать, что я могу быть ему полезным.

— А я слышала, что тогда же мой брат сохранил жизнь одной красивой египтянке, — проворковала Полина.

Она незаметно подошла и встала за нашими спинами, источая аромат фиалок.

— Верно, вы упомянули о моей бывшей спутнице Астизе, но она, увы, решила вернуться в Египет и продолжить исследования, хотя Наполеон хотел послать ее со мной в Америку с особой миссией. Расставания, как говорится, исполнены очаровательной грусти.

Честно говоря, грустя о ней, я также испытывал облегчение, освободившись от ее неукротимой силы и страсти. Я был одинок, опустошен, но свободен.

— Однако вы не отправились в Америку, — заметил Эллсуорт, — вы по-прежнему здесь с нами.

— В общем, я узнал, что президент Адамс отправил сюда вас троих. И мне показалось, что, задержавшись в Париже, я смогу быть вам полезным. Конечно, у меня есть слабость к азартным играм, но не кажется ли вам, что это новое колесо, кроме всего прочего, действует весьма месмерически?

— А ваши научные изыскания, господин Гейдж, также способствовали удаче в игре? — В громовом голосе Бладхаммера появились обвинительные нотки, похоже, он решил испытать меня.

Интуиция подсказывала мне, что из-за него могут возникнуть проблемы.

— Отчасти благодаря общению с французскими учеными в Египетской экспедиции мне помогла математика. Но, как я уже пояснил Дейви, верное понимание шансов убеждает в том, что в итоге любая игра неизбежно приводит к потерям.

— Действительно. Неужели, сэр, вы знаете, к каким потерям могут привести тридцать шесть чисел рулеточного колеса?

— На самом деле я пока не задумывался об этом.

Норвежец так напряженно буравил меня взглядом, словно пытался проникнуть в самые темные тайны моей души.

— Или три шестерки, число Зверя, из Откровения Иоанна, — многозначительно произнес он и умолк, ожидая нашего отклика, но мы лишь озадаченно прищурили глаза.

— О боже! — наконец воскликнул я. — Но вы не первый пришли к выводу, что азартные игры — сатанинское изобретение. Хотя я не вполне согласен.

— Как франкмасону вам знакомы значения чисел и символов.

— К сожалению, я не слишком увлекался масонскими премудростями.

— И возможно, также целые государства наделены особым значением. — Он глянул на моих собеседников с волнующей напряженностью. — Неужели, мои американские друзья, вы думаете, что по чистой случайности около половины ваших революционных генералов и создателей Конституции принадлежали к масонскому ордену? Случайно ли то, что баварское тайное общество иллюминатов было основано в тысяча семьсот семьдесят шестом году и в том же году родилась ваша Декларация независимости? И случайно ли пограничные камни вашей американской столицы заложили с соблюдением масонских ритуалов, так же как и краеугольные камни вашего Капитолия и президентского дома? Именно поэтому меня так интересует история ваших двух государств. Ваши революции, безусловно, связывает какая-то тайна.

Я пригляделся к нашей компании. Похоже, общего мнения по данному вопросу не было.

— Честно говоря, у меня есть большие сомнения на сей счет, — заметил я. — Более того, Наполеон не принадлежит к масонскому ордену. А вы сами, господин Бладхаммер?

— Я исследователь, как и вы, заинтересованный в независимости моей родной страны. Скандинавские королевства объединились в тысяча триста шестьдесят третьем году, любопытный период в истории наших стран. С тех пор Норвегия прозябает в тени Дании. Будучи патриотом, я надеюсь на обретение независимости. Нам с вами, я полагаю, есть чему поучиться друг у друга.

— Да неужели? — с усмешкой спросил я, подумав, что патриотичный викинг чересчур навязчив. — Чему же вы можете научить меня?