Уильям Дитрих - Молот Тора

— Я не собираюсь бросать его тут на радость другим искателям, — заявил Магнус.

— И как же ты собираешься тащить его дальше?

— Можно соорудить волокушу, — предложила Намида. — Наши охотники пользуются ими, перетаскивая добычу по равнинам. У дакотов их таскают лошади, а мы используем собак.

— Но у нас нет даже собаки.

— У нас есть норвежский богатырь.

Мы нарезали жердей и связали их в треугольную раму, поместив в ее середину обтянутую шкурой посудину с руническим камнем. В отсутствие колес это было лучшее из возможного.

Потом, когда заходящее солнце озарило облачный столб оранжевым заревом, мы остановились на ночлег. Задул холодный ветер. Лягушечка испуганно таращила глаза, следя за пульсирующим огнем. Проснувшись посреди ночи, я увидел, что она по-прежнему бодрствует, с отрешенно покорным выражением глядя на пламя.

— La mort , — прошептала она, когда я коснулся ее.

Она успела хорошо запомнить французское слово «Смерть».

Следующее утро встретило нас молочно-туманной тишиной. Мы уже не видели ничего, даже таинственного облака. Мгла окутала место нашей стоянки, туманный полог сочился каплями, отмеряя мгновения времени, словно установленная в низине клепсидра. Смолкли даже птичьи голоса. Ветер тоже совсем угомонился. Такое гробовое спокойствие вселяло жуткий страх: наверное, подумалось мне, так чувствуют себя умершие на том свете. Лягушечку наконец сморил сон, и она никак не могла вырваться из горячечного бредового забытья.

— Почему вдруг стало так тихо? — спросила Намида.

Мы все посмотрели на Магнуса.

— Откуда я знаю?

Но я знал или с опаской предполагал, что знаю. В лесу природа порой затихает, даже животные стараются затаиться, словно боясь вошедшего охотника и выжидающе наблюдая за его действиями. Обычно мы слышали утренний щебет птиц, но сегодня они молчали.

— По-моему, за нами по-прежнему следят. Красный Мундир не отказался от преследования, и его индейцы где-то неподалеку.

И действительно, внезапно с болота до нас донесся одинокий птичий крик, и ему тут же ответила вторая птица с дальней речной протоки. Женщины насторожились. Индейские сигналы.

— Это добрый знак, — попытался успокоить нас Магнус. — Они решили не убивать нас, а проследить за нами и выяснить, к каким сокровищам мы их приведем.

— А что будет потом?

— Мы первыми найдем молот, и тогда все изменится. — Соорудив из буксировочного троса упряжь для своей волокуши, Магнус накинул ее себе на плечи и прибавил: — Так пошли поживей и найдем то, к чему так стремятся эти мерзавцы.

Бодрой рысцой он начал петлять между деревьями, сразу став похожим на привидение, окутанное саваном тумана. Вскоре он вышел на топкую луговину, примяв напоенную влагой осеннюю траву, по которой протянулись параллельные следы его волокуши, и устремился дальше с такой недоступной мне уверенностью, словно точно знал, в какой стороне находится вожделенный молот. Мы мелкой трусцой следовали за ним, стараясь не слишком отставать.

— Магнус, а не удобнее пока просто припрятать эту плиту?

— Это же доказательство того, что первооткрывателями Америки были норвежцы.

— А что же произошло с твоими норвежцами, если они сумели овладеть древним могуществом?

— Кто знает? Что может означать высеченная на камне запись о десяти умерших, покрасневших от крови? Может, они заболели. Или сразились с индейцами. А может, поубивали друг друга. Или же им удалось совершить нечто такое, с чем они не сумели совладать, к примеру, выпустить на волю какую-то всесокрушающую силу.

— Вендиго, — сказала Намида.

— Либо они попросту выполнили то, ради чего прибыли сюда, — не обращая внимания на ее замечание, продолжил Магнус. — По крайней мере, кто-то из них вернулся в Скандинавию, раз там обнаружилась карта. А часть из них могла остаться жить с индейцами. — Он остановился и, повернувшись к Намиде, спросил: — Тебе известно о том, что среди ваших предков были тамплиеры?

— Кто такие тамплиеры?

Решив, что отвечать бессмысленно, он покачал головой, и мы потащились дальше.

— Откуда ты сам узнал все это? — настойчиво спросил я.

— Во мне самом есть часть тамплиерской крови. Мои предки принадлежали к обедневшему королевскому роду, лишившемуся власти много поколений тому назад. Меня еще в детстве посвятили в нашу историю, и я узнал о том, как мои предки потеряли власть. Но эта история воспринималась мной просто как легенда до тех пор, пока я не нашел ту средневековую карту. Потом до меня дошли вести о новых открытиях в Египте и Святой земле в ходе французской экспедиции и о некоем ученом американце, который объявился при новом революционном дворе Наполеона. Я распознал руку Одина! Средневековая карта призывала меня в дикие пустыни Америки, и вдруг мне сообщают о том, что поблизости живет вполне уместный в качестве компаньона ученый американец. Признаюсь, что как герой ты совсем не оправдал моих ожиданий, Итан Гейдж, однако ты обладаешь определенной настойчивостью и живучестью. Даже твоя страсть к этой индианке оказалась полезной… она привела нас к руническому камню. Воля богов определяет нашу долю.

— Ты что, всегда прибегаешь к языческим поговоркам, когда дела принимают плохой оборот?

— Пока ничего плохого не произошло.

— Нас едва не покалечили, пытались пристрелить, сжечь и, наконец, растоптать.

— Все это не важно, раз мы живы. А теперь мы почти у цели.

— Но они же не были подлинными богами, Магнус. Не были сверхъестественными существами. Все это мифы.

— А как ты определяешь сверхъестественность? Представь, что твой Бенджамин Франклин попал во дворец царя Соломона и продемонстрировал там свои электрические опыты. Разве не восприняли бы их евреи как божественное чудо? Мы, христиане, создали своеобразную пропасть — между убогим человеком и исключительным Богом с безграничным могуществом, — но что, если разрыв этот не так велик, как нам кажется? Или разве между этими двумя крайностями не могут существовать иные реальности? Что, если история древнее, чем мы полагаем, и скрыта от нас гораздо более плотной завесой, чем этот земной туман, и что, если миф в своем собственном мире является фактом? — Он оглянулся на рунический камень. — Какое еще доказательство тебе требуется? Свидетельство пребывания здесь скандинавов так же реально, как шкура убитого медведя, на которой оно покоится.

— Но это противоречит всем общеизвестным историческим фактам!

— Вот это верно. — Норвежец остановился, потянулся и хлопнул меня по плечу. — Именно поэтому мы с тобой здесь, на пороге воскрешения в безлюдной дикости.

— Воскрешения?

— Я не все еще рассказал тебе. Пока не время.